духов в сущности не что иное, как коллективное бессознательное внутри меня. Чтобы изменить это утверждение на противоположное, т. е. утверждать, что коллективное бессознательное есть мир богов и духов вне меня, не потребуется никакой мыслительной акробатики, но потребуется вся человеческая жизнь, возможно, даже много жизней возрастающей полноты. Заметьте, — поясняет Юнг далее, — я не говорю — "возрастающего совершенства", ибо те, кто "совершенен", делают открытия совсем другого рода» (Тибетская книга мертвых, 1998. С. 42). Далее я коснусь ритуальной шаманской практики в ее конкретных обрядовых проявлениях, чтобы затем вновь, используя их как примеры, вернуться к психологическим аспектам шаманства.

Структура камлания

Шаманскому камланию нередко предшествовало «факирское» вступление, заключавшееся в демонстрации шаманом всякого рода «фокусов». «Фокусничество» могло осуществляться и в антрактах камлания. Кетский шаман на глазах у публики разрезал на части медвежью шкуру, а потом она оказывалась целой. Он раскалял докрасна лезвие пальмы (рогатины) и протыкал себя ею от подмышки до подмышки; при этом изо рта шамана шел дым (Алексеенко Е. А., 1981). «Некоторые шаманы, — писал более двухсот лет назад о северных самоедах В. Ф. Зуев, — просят нож, коим колются или другому дают себя колоть, который немалой величины, впусте по самый черен, вытаскивают без всякого кровавого знаку на ноже… Другие же, перевязав шею веревкой, концы дают двум посторонним человекам, чтобы тянули из всей силы и голову б оттерли, которая по сказкам самоедов и отвалится в котел, нарочно подставленный, но по прошествии несколько времени тадыб (шаман. — М. К.) здрав восстает и с головою» (Зуев В. Ф., 1947. С. 47).

М. А. Кастрен, побывавший в середине XIX столетия в Нарымс-ком Приобье, так описал факирские упражнения одного селькупского шамана: «Шаман садится на разложенную на средине пола сухую оленью шкуру, велит присутствующим связать ему руки и ноги, закрыть ставни… И вот в темной юрте начинается непостижимая чертовщина. В разных частях ее слышатся голоса…, медведи ворчат, змеи шипят, белки скачут. Наконец шум прекращается, и слушатели с нетерпением ожидают, чем все это кончится. Несколько мгновений проходит в ожидании, и что же? Дверь юрты открывается, и шаман входит со двора, не связанный ни по рукам, ни по ногам» (Кастрен М. А., 1860).

Похожий «фокус» любили демонстрировать и шаманы других сибирских народов. Чукотский шаман Коураге «мог уходить в подземный мир вместе с бубном, т. е. погружаться в буквальном смысле слова. Во время шаманства, проводимого в темноте, он просил одного-двух соседей положить руки ему на голову, затем он начинал "погружаться", уходя вниз, пока руки соседей переставали касаться его волос. Через некоторое время присутствующие слышали стук снаружи шатра, приблизительно футов за 20 от спального полога. Когда открывали вход, появлялся шаман, совершенно голый, с бубном в руках» (Богораз-Тан В. Г., 1939. С. 127).

Такие «факирские представления» были своего рода шаманской «разминкой», «пробой сил» — для того, чтобы обрести уверенность в себе и одновременно внушить присутствующим веру в успех предстоящего шаманского действия. Эти «фокусы», особенно связанные с «самоубийством» и последующим «самовоскрешением», производили на зрителей сильное впечатление и по-всякому обыгрывались в очень популярных устных рассказах о шаманских «чудесах». По якутским «шаманским историям», шаман при посвящении наделялся так называемыми «прорубями» — особыми местами на теле, куда можно было безболезненно воткнуть нож или другое острое оружие. Сильный шаман имел на себе до девяти таких «прорубей» (Алексеев Н. А., 1984. С. 122).

Отдельные шаманы поражали зрителей способностью перемещать материальные предметы, не прикасаясь к ним. Считалось, что вещи были уносимы и приносимы одной из душ шамана либо одним из духов-помощников, которых шаман, оставаясь сам на месте, посылал в разные края с тем или иным поручением. К. Д. Носилов рассказал о том, как в 1892 г. вахтер казенного магазина, приехав на Конду, обнаружил, что оставил в городе ключи от складов. Он тут же обратился за помощью к шаману. Тот стал шаманить, и через некоторое время ключи, звякнув, упали в углу юрты (Носилов К. Д., 1904. С. 7). «Некоторые шаманы, — сообщает тувинский этнограф-фольклорист М. Б. Кенин-Лопсан, — славились тем, что во время камлания могли доставать неизвестно откуда разного рода предметы, например, табак, чай или давно потерянную вещь: аркан, огниво, кольцо… На территории Монгуш-Тайгинского района жил шаман Саая Чиммикей… из племени Албыс. Когда кончался табак, соседи непременно обращались к нему. Саая Чиммикей камлал всю ночь, и с наступлением рассвета через верхнее отверстие в юрте в его бубен падала целая пачка табака, которую шаман дарил присутствующим, но сам не курил. Говорили, что если он будет курить этот табак, его шаманская сила пропадет» (Кенин-Лопсан М. Б., 1987. С. 164).

Приведу еще одно свидетельство дара телепортации или телекинеза, свойственного шаманам, правда, в несколько ином проявлении. А. Ф. Плотников, пристав пятого стана Томского уезда, в этнографической книге воспроизвел рассказ ссыльного поляка, свидетеля смерти остяцкого (селькупского?) шамана, у которого квартировал. По показаниям ссыльного, смерть больного шамана наступила после того, как две остячки (в том числе жена шамана) стали молиться во его исцеление не «шайтанам», а «русскому богу», что, видимо, вызвало интенсивную психическую реакцию умирающего. «Не прошло после этого и пяти минут, — свидетельствует поляк, — как вдруг поднялся шум, стук; потолок как будто раскрылся и из отверстия на шамана упало что-то черное, вроде шубы. Я страшно перепугался и на мгновение как бы лишился языка и рассудка, но тотчас придя в себя, собрался с силами, сотворил молитву, спустился на пол, и глазам моим предстала следующая картина: потолок не имел, конечно, никакого отверстия, шаман лежал совершенно мертвый, никакой как бы упавшей шубы не оказалось, идолы валялись на полу, свечи от икон оказались под порогом у дверей и скомканными в один комок, две остячки сидели в каком-то оцепенении, но тотчас проснулись. Что всего удивительнее было, так это то, что принадлежащий мне крест-распятие, стоявший, как всегда, изображением к молящимся, на этот раз оказался отвернувшимся в угол» (Плотников А. Ф., 1901. С. 58, 59).

Чукотская шаманка Иринге, рассказывает В. Г. Богораз-Тан, «взяла большой круглый камень величиной с человеческий кулак, положила его на бубен и, дуя на него со всех сторон, бормотала и хрипела, изображая духов… Вот она начала обеими руками сжимать камень. Вскоре из ее рук начали падать маленькие камешки. Они падали в течение пяти минут. На полу, устланном шкурами, образовалась груда маленьких камней. Большой камень оказался целым и невредимым и таким же гладким, как вначале… Через несколько минут я неожиданно попросил повторить этот трюк, думая