Шрифт:
Закладка:
В ряде случаев сибирские шаманы уговаривали духов болезни перейти за ту или иную мзду в тело другого человека, обычно врага либо чужеродца, или просто просили: «Покинь тело больного, найди другое место, может быть, кому-нибудь пора умирать» (Кулемзин В. М., 1976. С. 106). Однако на откровенную «порчу» решались немногие врачеватели; чаще всего это были не шаманы, а колдуны, специалисты по «черным» делам. Теленгиты называли таких колдунов «кара-са-гышту» («черных мыслей человек») (Ревуненкова Е. В., 1995. С. 93).
Болезнь можно было перенести не на каждого человека, а лишь на такого, который более всего внешне походил на пациента. По представлениям телеутов, у каждого человека был «напарник», т. е. очень похожий на него человек, обычно живущий в другом месте и относящийся к другому роду. Внучка известного в свое время телеут-ского шамана Маркела Мажина (сама обладающая склонностью к шаманству) рассказывает: «У него (у покойного деда. — М. К.) такой закон был — своих людей в другое место не давать. Все люди рождаются парами. На тебя кто-то похож, на меня кто-то похож. Без пары никто не рождается (я пару Ширяевой Марии в Шории видела). К примеру умираю я. И тогда кам должен мою пару где-то найти и душу принести ее, и тогда тот, кто умирает, вылечится, а тот, кто на ногах ходит, должен помереть» (Батьянова Е. П., 1995. С. 53).
В роли двойников («напарников») могли выступать и люди, имеющие одинаковое имя. Одноименность как бы предполагает возможность взаимозаменять души, тем более что светлая человеческая душа (душа-птица), носительница наследования жизни, обычно ассоциировалась с именем (душа-имя). По рассказам якутов, «случается иногда, что колдун сделает наговор на одного человека, а вместо него погибает другой; это бывает большею частью в тех случаях, если погибший был тезкой тому человеку, на которого сделан наговор» (Худяков И. А., 1969. С. 305). Вышеописанный обычай перемены имени у сибирских аборигенов в ряде случаев практиковался во избежание подобных роковых «ошибок». Поэтому по нормам первобытного этикета следовало избегать дублировать имена, «принадлежащие» другому роду. Это квалифицировалось как покушение на душу или во всяком случае как готовность «украсть» ее. «Каждый род или поколение, — сообщает Фр. Белявский о нижнеобских уграх, — имеет свои собственные имена по назначению родных или в память покойных; присвоение же имени из чужого рода и без согласия считается величайшею обидою, и дело оканчивается не иначе как дракою» (Белявский Фр., 1833. С. 123).
Один старик, рассказывают тазовские селькупы, чтобы спасти своего тяжелобольного сына, попросил шамана: «Отдай моему сыну мою душу. Пусть лучше я умру, а сын будет жить». Шаман сделал маленькую фигурку из светлого железа и вселил в нее душу старика. Последний сразу же умер. Шаман отдал фигурку куай его сыну и велел повесить её на грудь. Сын старика выздоровел и всю жизнь носил на груди куай (Пелих Г. И., 1998. С. 54).
На р. Юган в Западной Сибири был такой случай. Богатый остяк, оказавшись при смерти, вызвал шамана (колдуна?). Тот подтвердил неотвратимость смертельного исхода, однако потом заявил, что может перенести болезнь на другого человека. Больной согласился и к вечеру того же дня выздоровел. Зато в тридцати пяти верстах этой же болезнью заболел другой остяк и обратился за помощью к своему шаману. Последний оказался слабее первого и не смог справиться с недугом. Тогда позвали еще нескольких. Лишь двенадцать шаманов, объединив усилия, спасли больного от смерти. Они перенесли болезнь на третье лицо — остяка из дальнего селения, который вскоре умер в тяжких мучениях (Старцев Г., 1928. С. 93). К сожалению, теперь трудно установить, идет ли в приведенном случае речь о шаманах или о колдунах, поскольку в старой сибирской этнографической литературе (а нередко и в новой) шаманами называли практически всех культовых лиц, в том числе колдунов.
У сибирских эскимосов «перенесение» болезни происходило проще и безопаснее. По свидетельству Т. С. Теина, «во время похорон кого-нибудь шаман брал с собой человека, страдающего разными недугами. Когда покойника клали на приготовленное для него место, больной стряхивал со своего тела болезни на умершего. Считалось, что таким образом на него переходили недуги больного» (Теин Т. С., 1981. С. 220). Чукчи тоже практиковали обряд «стряхивания» болезни, но в ином ритуальном оформлении. При эпидемиях они приносили в жертву нижним духам огнивную доску и связки семейных охранителей. При этом «священные предметы раскладываются на земле, и все члены семьи, один за другим, стряхивают на них свои воображаемые болезни. Затем доску и связки охранителей уносят и оставляют в тундре» (Богораз-Тан В. Г., 1939. С. 61).
Гораздо сложнее дело обстояло в тех случаях, когда болезнь начиналась по причине похищения злыми духами человеческой души. Тогда лечебное камлание проходило по полной программе — с диагностированием, с настройкой шамана на камлание, с призыванием духов-помощников, с трудным и опасным путешествием по мирам Вселенной.
Кетский шаман в поисках «украденной» души сначала проверял места, где в разное время жил больной, и все дороги, по которым он когда-то ходил. Не найдя пропавшую душу в земных пределах, шаман отправлялся на самую опасную сторону Вселенной — северо-западную, где находился мир злых духов и главное местообиталище богини смерти Хоседам (Алексеенко Е. А., 1981. С. 109).
У ряда сибирских народов шаманы не отправлялись на поиск души, не пообщавшись предварительно с пациентом во время его сна или не расспросив его о содержании последних снов. Так, нанайский шаман вскоре после начала камлания спрашивал у больного: «Видел ли ты во сне во время болезни такую-то местность, где тебя кто-то окликнул?» Больной отвечал «да» или «нет». Далее шаман задавал новые наводящие либо уточняющие вопросы: «Ты во сне упал с такой-то горы?» или «Ты переходил там-то речку и чуть не утонул?» По ответам больного шаман определял приметы той дороги, по которой злые духи влекут похищенную душу, и события, которые там в это время происходят. Это было нужно, чтобы правильно организовать погоню и не сбиться с
