Шрифт:
Закладка:
Пример, взятый из салонных разговоров во дворце французского посольства, может служить иллюстрацией к тому, как подчас на верхах зарождалось недоверие к министру – жизнь в царских чертогах течет, конечно, в согласии с психологическим законом рядового общежития. Но дело было не только в салонных сплетнях. Перед надвигающейся катастрофой – так рисовалось положение в руководящих кругах общественности – иностранные послы вопреки международной традиции считали своим долгом подавать благожелательные советы верховной власти. Не избег этого соблазна и сэр Дж. Бьюкенен в момент, когда пошла усиленная молва о готовящейся отставке Сазонова и возможности сепаратного соглашения с Германией. Припомним, что Царь все эти слухи в разговоре с Сазоновым 20 октября решительно назвал «вздором». Через день сэр Джордж был на приеме у Императрицы. Осторожная официозная запись мин. ин. д. на основании рассказа английского посла министру сообщает: «Усилившиеся за последнее время в России трения на почве внутренней политики и внесенный ими разлад, как между правительством и обществом, так и в среду самого правительства, вызвали во Франции и особенно в Англии известные опасения, как бы означенные обстоятельства не отразились на внешней мощи России. Не желая вмешиваться во внутренние дела союзного государства, великобританское правительство тем не менее поручило своему послу в Петрограде весьма осторожно и дружественно довести до сведения Государя Императора об этих опасениях. Сознавая всю щекотливость возложенного на него поручения, сэр Джордж Бьюкенен долго не решался его исполнить237. Но когда распространился слух о предстоящем уходе Сазонова и в связи с этим о возможном повороте русской политики в сторону Германии, английское правительство, сильно этим обеспокоенное, вновь подтвердило своему послу преподанные ему указания. Не имея более возможности уклониться от выполнения таковых, сэр Дж. Бьюкенен испросил приема у Государя и, будучи принят весьма милостиво, решился после продолжительной беседы по вопросам внешней политики изложить Е. В. надежды Великобритании видеть у нас в переживаемые крайне серьезные минуты “сильную правительственную власть”. По словам Бьюкенена, “Государь выслушал его весьма внимательно и в сдержанных, но милостивых выражениях согласился с его доводами”»238.
Как бы ни были почтительны по форме подобные представления, как бы ни доброжелательно по внешности они не встречались наверху, в них не могли не усмотреть непрошеного вмешательства во внутренние дела. Царь непрозрачно намекнул об этом английскому послу, выразив еще в феврале того же года при выслушании очередного благожелательного совета в любезной форме недоумение: почему англичане и французы интересуются внутренними делами России в гораздо большей степени, нежели русские интересуются такими делами в Англии. Министр, слишком дружественно связанный с посторонними советчиками, встречал холодное недоверие и зачислялся в среду той ненавистной общественной оппозиции, которая многократно пыталась не только информировать («раскрыть глаза»), но и воздействовать в определенном направлении на иностранные посольства. Безответственная молва к этим иностранным посольствам (преимущественно к английскому) вела и все заговорщицкие нити. Сазонов – «закадычный друг Милюкова», – не мог быть причислен без оговорок к «верным» людям239. Эта сторона играла гораздо большую роль, чем мелкая месть Царицы, добивавшейся отставки министра ин. д. только потому, что не могла простить проявленную им инициативу в августовские дни. О ней, – утверждает английский посол, – А. Ф. узнала по написанному рукой Сазонова конверту с злосчастным коллективным письмом министров.
II. Польский вопрос
Апельсинной коркой, на которой поскользнулся Сазонов, суждено было сделаться польскому вопросу и, быть может, именно потому, что вопрос приобрел формы международные. Для нас это имеет особый интерес потому, что, как мы увидим, в затяжке разрешения польского вопроса хотят усмотреть доказательство того, что причиной затяжки явились мифические переговоры с Германией о сепаратном мире – этим устраняли возможные осложнения, которые становились на пути, и в этих целях на пост министра ин. д. был призван Штюрмер. Устранить это иллюзорное построение путем рассмотрения фактов не так уже трудно.
Мы могли бы миновать первую стадию польского вопроса, поставленного войной, если бы в этой первой стадии не заключался ключ к разгадке последующего. В воззвании 1 августа 1914-го г., выпущенном от имени верховного главнокомандующего в ответ на аналогичные выступления немцев240, торжественно говорилось о «часе воскресения польского народа» и воссоединении «под скипетром русского Царя» растерзанной полтора века назад Польши – Польши самоуправляющейся, свободной в своей вере и языке241. Патетическое воззвание не отличалось определенностью своих политических лозунгов. Тогда же вел. кн. Ник. Мих. записал в дневник: «Прочел удивительный манифес к полякам, скорее воззвание, за подписью вел. кн. Н. Н., а не Государя, что меня озадачило, потому вряд ли все обещанное – чистосердечно, а вероятно исторгнуто у Царя