борьбу с общим врагом, так уменьшился за последнее время среди союзников, что уже настала, или в более или менее близком будущем может настать минута, когда, забыв взаимные права и обязанности, один из союзников возьмет на себя прямое вмешательство в дело, по всему его прошлому и настоящему и по самой сущности его всецело принадлежащее России и только ей одной. Мне казалось бы, что если еще возможен известный обмен мнений, когда милостью Господа и доблестью армии В. В. сокрушит границы, разделяющие одну от другой различные земли бывшего польского государства, то никоим образом не может быть допущена никакая попытка в этом смысле теперь, пока судьба всех этих земель должна быть разрешена силой оружия».

По существу вопроса Штюрмер высказывался в другом докладе (того же числа) по поводу переданной на его заключение записки кн. Сиг. Любомирского, которая была представлена Царю 17 мая. «Князь Любомирский удостоверяет, – писал Штюрмер, – что “Германия и Австрия, эксплуатируя занятые земли и разоряя их экономически, наряду с этим поощряют свободное развитие народной жизни”, и что оба эти государства, убедившись в “рискованности присоединения большой объединенной Польши”, внушают ныне полякам “идею создания отдельного польского государства”, которое, будучи введено в состав немецкой империи или же, наподобие Венгрии, присоединено к Австрии, намечается для роли “буфера между Россией и центральными державами”. Удостоверяя за сим, что все поляки воодушевлены в настоящее время стремлением видеть объединенным возможно большее пространство “этнографических польских земель” в одно государство с самостоятельным внутренним строем, кн. Л. полагает, что было бы в интересах России ныне же оповестить государственным актом, “что в будущем Польша под скипетром русского царя будет иметь свой самостоятельный свободный внутренний строй” и что в том же акте будут определены “отношения Польши к целости российской Империи”. Кн. Любомирский полагает в заключение, что “провозглашение прав Польши” должно последовать независимо от того, останутся ли за Россией все части Польши или же только некоторые…

Таким образом, кн. Л. с достаточной откровенностью излагает свое убеждение, что посулы немецких государств оказали уже свое действие на русских поляков и что эти последние готовы отозваться на призывы из-за рубежа, столь совпадающие с их давнишней мечтой об особой польской государственности на территории весьма обширной, определяемой даже не историческими, а более широкими – этнографическими – признаками. Он полагает лишь, что поляки все же могли бы воздержаться от принятия австро-германской программы, если бы с русской стороны была немедленно провозглашена такая программа, которая была бы для поляков соблазнительнее, чем программа австро-германцев. Как явствует из данных, поступающих в министерство вн. д., русские поляки, подразумевая под этими наиболее заметных польских общегосударственных деятелей, не только… склонны интересоваться предложениями австро-германцев, но уже приступили к определенным практическим шагам в духе этих предложений.

С означенной целью после ряда секретных переговоров в январе текущего года с согласия австрийского и германского правительства в Кракове состоялась общая конференция представителей всех трех частей Польши. С русской стороны в конференции приняли участие среди других члены Гос. Думы Порчевский и Лемницкий, адвокат Патек и еврей Кемпер. На конференции было принято решение объединить Польшу под скипетром Габсбургов, сохранив за Германией Познань, но получив взамен русские области с выходом к морю. Для ускорения дела конференция постановила образовать в нейтральных странах особые бюро, на которые возложено создать соответствующую пропаганду среди русских поляков. Немедленно после Краковской конференции начались усиленные совещания и закрытые собрания в “Польском Доме” в Москве, куда от имени конференции прибыли представители стокгольмского польского комитета. На собраниях этих австро-германские обещания были признаны вполне приемлемыми, после чего обсуждались способы, какими можно было бы наиболее выгодным для поляков образом превратить эти обещания в действительность248. С того же времени издающаяся в Петрограде польская газета “Дневник Петроградский”, с началом войны заявлявшая о ненависти поляков к германцам и о внутренней связи с Россией, быстро начала принимать дух австро-германских настроений и в этом отношении дошла до таких пределов, что я увидел себя вынужденным принять меры к прекращению этого издания… Понимая, что полная независимость будущей Польши едва ли вообще возможна, русские поляки готовы примкнуть к той совокупности условий, которая в последнее мгновение окажется более властной и при этом совершенно независимо от соображений об интересах Державы Российской. Исторически ненавидя германцев, русские поляки в то же время не намерены ждать будущего устроения своего от доброй воли В. В., полагая, что обстоятельства вполне дозволяют им ныне же ставить России определенные условия… Если ныне… поляки уже готовы преклонить слух к лживым и коварным обещаниям злейших врагов наших и всего славянства (обратим внимание, что это писал «германофил» Штюрмер!!), то едва ли должно сомневаться в том, что именно теперь особливой осторожности требовал бы каждый шаг в пользу польских стремлений».

Мы сделали такие большие цитаты из доклада Штюрмера для того, чтобы не было двусмысленности при толковании текста. Штюрмер с большой определенностью высказал свой взгляд на польские дела. Это была старая, традиционная официальная позиция: часть Польши, вошедшая в состав Российской империи, является неотделимою органической частью государства; все общественные мечтания поляков бессмысленны и свидетельствуют лишь о том, что польские деятели, несмотря на «царские милости и доверие монархов» в «стремлении к обособлению от России… неисправимы»249. Вопросы, поставленные войной – даже самая военная «фразеология», – отступали на задний план в этой позиции узкого официального национализма. «Исторический акт 1 августа превращался в простой «политический маневр» (выражение Любомирского). Националистическая политика Сазонова была облечена в западноевропейское одеяние (недаром Яхонтов назвал Сазонова неудачным «Вольтером XX века»), националистическая политика Штюрмера отзывалась катковским духом «Московских Ведомостей» (посол в Швеции Неклюдов назвал Штюрмера Ордын-Нащокиным).

В прямолинейной и косной аргументации Штюрмера250 было одно преимущество перед тактическим компромиссом Сазонова251. Она была реалистичнее, в то время как схема Сазонова была довольно абстрактна. Трудно представить себе, что фактическое объединение Польши в результате войны не поставило бы в международном масштабе вопрос о возрождении Польши как самостоятельного государства. Это было подлинной мечтой всех польских деятелей: «Все хотели независимости, но не все о ней говорили», – вспоминает тогдашние настроения поляков в России известный русско-польский публицист Леон Козловский. Не говорили по соображениям тактическим, считая это преждевременным, так как тогдашняя официальная Россия на такое разрешение вопроса согласиться не могла – выдвигать проблему независимости при таких условиях значило содействовать отрыву России от Антанты и тем подрывать успешность для союзников войны, в