и едва ли не представитель мин. ин. д. Базили, который нашел полную поддержку со стороны начальника штаба, считавшего, что в «польском вопросе не может быть возврата: пропасть отделяет то, что было до войны от будущего»– необходимо самим дать то, что мы все равно вынуждены будем уступить». Алексеев, как сообщал Базили в докладной записке, поданной министру 4 апреля, для противодействия австро-германскому плану рекрутского набора в Польше, считает необходимым пойти навстречу польским пожеланиям и подготовить сочувственное отношение поляков к моменту наступления. По мнению Алексеева, самый объем автономии должен быть широкий и независим от вопроса об объединении Польши. Алексеев просил министра выработать план нового устройства Польши и обещал сделать «все возможное, чтобы его провести». 17 апреля Сазонов представил составленный Нольде письменный доклад Царю.

«За последнее время до меня с разных сторон доходят сведения, побуждающие меня признать, что настало время окончательно установить основание русской политики по польскому вопросу… Сведения эти двояки. С одной стороны, они указывают, что в Германии и Австро-Венгрии вырабатываются какие-то решения относительно будущих судеб Польши. В недавней речи фон Бетман-Гольвега в германском рейхстаге им было сказано: “Не в наших намерениях и не в намерениях Австро-Венгрии было подымать польский вопрос. Он поднят исходом боев. Теперь этот вопрос поставлен на очередь и требует своего разрешения, и Германия и Австро-Венгрия его разрешают. История после таких грандиозных событий не знает возвращения к статус-кво анте”. Как категорический тон заявления германского канцлера, так и ряд других признаков доказывают, что Германия ищет новых путей в своей политике по польскому вопросу, по-видимому, до известной степени отличных от старых прусских традиций. С другой стороны, представители тех польских течений, которые с начала войны искали точек опоры с Россией и ее союзниками, в настоящее время усиленно работают, чтобы побудить французских и английских политических деятелей и общественное мнение Франции и Англии занять определенное положение в польском деле. Пока правительства союзных стран могли бороться с такими попытками и, в частности, воздействовать на печать. Но на этом пути союзные правительства встречаются с серьезными затруднениями: у западных союзников России особенно вкоренилась мысль, что война ведется ради “освобождения народов”, и имя Польши неизменно становится рядом с именем Бельгии и Сербии. На последней союзнической конференции в Париже императорскому послу не без труда удалось отклонить внесение входящим в состав кабинета престарелым вождем радикалов Леоном Буржуа резолюции об освободительных задачах войны, в которой прямо о Польше не говорилось, но которая могла послужить поощрением стремлений поставить польский вопрос на международную почву».

Сазонов признавал, что «отрицать международное значение польского вопроса значило бы лишь закрывать глаза на действительность. Но из признания такого его значения отнюдь не следует, что его решение может быть передано Европе и перенесено на международный конгресс. Я полагаю, что Россия не должна допустить формально-международной постановки польского вопроса и обязана перед своим прошлым и ради своего будущего сама его разрешить…» «В настоящее время серьезно можно обсуждать лишь три решения польского вопроса, – продолжал министр ин. д.: – независимость Царства Польского, самобытное существование Царства в единении с Россией и более или менее широкое провинциальное самоуправление края. Другие решения представляются запоздалыми и политически крайне для нас невыгодными. Мысль отказаться от Польши, признать ее независимость и тем как будто раз навсегда покончить со всеми трудностями руководства судьбами польского народа может показаться на первый взгляд не лишенной некоторых выгод. Ее решительно высказал в эпоху первого восстания имп. Николай Павлович, а теперь она находит себе довольно много приверженцев в русском обществе245. Я считаю эту мысль ошибочной… Столь же неудовлетворительным я считал бы, с точки зрения государственных интересов России, предоставление Царству лишь провинциального самоуправления, хотя бы в расширенной сравнительно с нашими земскими и городскими самоуправлениями форме… Только средний путь ведет к цели. Надо создать в Польше такую политическую организацию, которая сохранила бы за Россией и ее Монархом руководство судьбами польского народа и в то же время давала бы его национальному движению широкий выход, притом не на путь продолжения исторической тяжбы с Россией, а на путь правильного устроения внутренней политической жизни края… Это среднее решение было бы восстановлением традиции политики имп. Александра I». Вместе с тем Сазонов представил проект «основных постановлений устава о государственном устройстве Царства Польского», составленный в его министерстве на основании принципа признания за Польшей «прав самобытной политической жизни с одновременным сохранением за Россией и ее Государем суверенной власти в крае»: общегосударственные и местные дела разделялись и для рассмотрения последних восстанавливался сейм, состоящий из двух палат.

Почти одновременно с представлением своего всеподданнейшего доклада, министр ин. д. получил от парижского посла Извольского предупреждение о возможности конкретных попыток под влиянием событий последнего времени перенести польский вопрос на международную почву – попыток, исходящих не столько из отвлеченных идеологических предпосылок, сколько из опасений того, что поляки могут перекинуться на сторону Германии и Австрии, что будет чрезвычайно опасным не только для России, но и для всех союзников. Действительно, тенденция вмешательства проявилась уже в апреле, когда в Россию прибыли 22-го представители французского правительства Вивиани и Тома в целях выяснить военные ресурсы России, настаивать на посылке экспедиционного корпуса во Францию246, воздействовать на усиление румынской акции и побудить правительство принять на себя обязательство в отношении Польши (так, по словам Палеолога, Вивиани изложил ему цель миссии). Сазонов, как утверждает тот же Палеолог, предупредил посланцев французского правительства о рискованности для союзников открытого вмешательства в польские дела, и они воздержались от официального выступления по этому поводу.

Вопрос о вмешательстве косвенно был поставлен, и им воспользовался Штюрмер в своей аргументации против сазоновского проекта (ему, в качестве председателя Совета министров, проект был передан на заключение вместе с указанной телеграммой Извольского). «Гофмейстер Сазонов, – писал Штюрмер в докладе 25 мая, – как явствует из составленной им… записки, не только разделяет опасение императорского посла в Париже о возможности некоторых трений между союзниками из-за вопроса о будущем Польши, но и по существу является убежденным сторонником необходимости для России теперь же высказаться по польскому вопросу, а именно в том смысле, в каком, по-видимому, того хотели, сколько можно судить по вышеизложенному письму Извольского, общественные и политическое круги Франции247… Не считая себя вправе сомневаться в точности показаний императорского посла в Париже, я тем не менее спрашиваю себя, действительно ли удельный вес России, как государства, отдавшего все свои силы на