устанавливает, что миссия Стинеса носила официозный характер и не может быть отнесена к той закулисной интриге, которая связывалась с подготовкой к заключению сепаратного мира между Германией и Россией.

Расследовавший так скрупулезно связь, которая могла существовать между «Романовыми» и сепаратным миром, не нашел никакого материала для обрисовки взаимоотношений между «пацифистскими» русскими кругами и немецкими в ближайшие месяцы после только что описанного стокгольмского мирного предложения. Так было вплоть до прославленного июньского свидания Протопопова с представителем немецкого посольства в Стокгольме, которое сделалось, наряду с миссией Васильчиковой, главным козырем у обвинителей представителей династии. Между тем немецкая пропаганда в пользу сепаратного мира отнюдь не ослабела за это время, связавшись непосредственно с русскими «пацифистами», которые проживали за границей. Это не написанная еще потайная страница в истории мировой войны, расшифровать которую полностью за отсутствием материала еще трудно. Какое мерило можно применить для отделения плевел от пшеницы – простой агентуры от идейного пацифизма? Центрами такой пропагандистской работы сделались нейтральные столицы – Копенгаген и Стокгольм – с их германскими дипломатическими представителями гр. Брансдорф-Ранцау и бар. ф. Луциусом, между ног которых путалась так называемая фордовская «миссия мира», прямо или косвенно помогавшая отыскивать среди русских соответствующих «эмиссаров мира».

Неясной остается для нас фигура пацифистски настроенного полуэмигранта кн. Бебутова, переехавшего в 16-м году из Берлина в Стокгольм и здесь окруженного всякого рода пацифистами и агентами враждующей стороны – среди них будет и «посредник» между русскими эмигрантами и германским послом в Копенгагене, и представитель германского генерального штаба, и сотрудник Фордовской экспедиции мира, и интернационалисты во главе с пресловутым Парвусом, и т.д.231. Все они были озабочены миром. Все информировали о возможных условиях окончания войны, предполагая, что «эмигрант» кн. Бебутов должен направиться в Петербург для переговоров с руководящими группами Гос. Думы и правительством. Бебутов, действительно, в конце года или в начале следующего переехал в Россию…

Может быть, менее таинственной является другая фигура, выдвинувшаяся на авансцену в роли «эмиссара мира», – публицист Колышко, бывший сотрудник «Гражданина» и «интимный друг» кн. Мещерского, одновременно и «клеврет» Витте, чиновник особых поручений при министерстве финансов, банковский делец, довольно свободно путешествовавший во время войны из Петербурга в Копенгаген и Стокгольм. Пелена таинственности с него спала, ибо он был разоблачен в дни революции. Тогда ему пришпилена была этикетка – «германский агент».

Ходячая терминология того времени не возбуждала к себе большого доверия, но Колышко не счел нужным и впоследствии, в эмиграции, выступить с реабилитирующими его разъяснениями. Этой красочной фигуры российского безвременья нам еще придется коснуться… Перед нами лежит в сущности еще не написанная страница, которую обошел молчанием Семенников, упомянувший в нескольких словах о Колышко, как о представителе той промышленной группы, которая, по его мнению, заинтересована была в заключении сепаратного мира. Между тем в распоряжении автора могло быть все дело Колышко по обвинению последнего в «шпионаже», которое, вероятно, приоткрыло завесу таинственного, отделяющую нас от проникновения в закулисные интимности. Исследователю, возможно, в данном случае помешала некоторая его добросовестность в подборе материала, ибо там, где за кулисами действовал интернационалист Парвус, очевидно, отступали на задний план и «Романовы», и металлургическая промышленность, и феодальные помещики. Тема должна была измениться: левые циммервальдцы и сепаратный мир – тема для советского исследователя, естественно, запретная.

Глава седьмая. Отставка Сазонова

I. Недовольство министром иностранных дел

Прежде чем говорить о новом стокгольмском совещании при участии русских деятелей, надлежит остановиться на происшедших изменениях в составе правительства – когда министра ин. д., националиста, «верного друга» союзников, заменил «германофил» Штюрмер, что знаменовало собою как бы новый этап в подготовке сепаратного мира.

В действительности отставка Сазонова подготовлялась исподволь. Она была поставлена с момента августовского правительственного кризиса, когда А. Ф. писала мужу (7 сент.): «Надо найти… также заместителя Сазонову, которого он (Горемыкин) находит совершенно невозможным: потерял голову, волнуется и кричит на Горемыкина…» «Он считает, что Нератов не годится на место С. (я только так назвала его имя). Он с детства знает его и говорит, что он никогда не служил за границей, а это нельзя для такого места. Но где же найти людей? Извольского – с нас довольно – он не верный человек, – Гирс мало чего стоит. Бенкендорф – одно его имя уже против него. Где у нас люди, я всегда себя спрашиваю и прямо не могу понять, как в такой огромной стране, за небольшим исключением совсем нет подходящих людей?»

Надо иметь в виду, что помимо тех специфических черт, которыми был отмечен августовский кризис, против министра ин. д. говорило и некоторое недовольство в верхах его уступчивостью во внешней политике. «Что это Болгария задумывает и почему Сазонов такой размазня», – негодовала А. Ф. 11 сентября. «Мне кажется, что народ сочувствует нам, и только министры и дрянной Фердинанд мобилизуют, чтобы присоединиться к неприятелю, окончательно раздавить Сербию и жадно накинуться на Грецию». «Удали нашего посланника в Бухаресте, и я уверена, что можно убедить румын пойти с нами». Любопытно, что здесь А. Ф. как бы поддерживает ненавистного ей в данный момент вел. кн. Н. Н. против Сазонова, который защищал посла в Румынии Козел-Поклевского – от нападок бывш. верх. главнокомандующего. Если бы А. Ф. хоть минуту думала о сепаратном мире с Германией, то должна была бы поддерживать обвиняемого в «измене» посла, который de facto был сторонником скорейшего окончания войны и не верил в победу союзников. Горемыкин говорил, продолжает А. Ф. на другой день, что «на Сазонова жалко смотреть – настоящая мокрая курица, что с ним случилось». В этот день решался вопрос о выступлении Болгарии, которая произвела мобилизацию и сконцентрировала войска у сербской границы. Предполагалось вручить Болгарии составленный французским министром ин. д. Делькасэ протест с требованием прекратить мобилизацию, что вызвало, однако, возражение со стороны английского правительства. Из письма Кудашева Сазонову 20 сентября видно, что Николай II остался очень недоволен этим, равно как и Алексеев, считавший с военной точки зрения «крупной ошибкой» нерешительность действий дипломатии в отношении Болгарии, которая, по его мнению, «все равно выступит», а задержка ультиматума лишала сербов возможности