вернуться, чтобы присутствовать при открытии Гос. Думы и Гос. Совета. Пожалуйста, об этом пока не рассказывай… Приезжаю в Царское в понедельник, 8-го. Остаюсь там два дня и спешно возвращаюсь сюда». И никаких последующих замечаний до приезда Николая II в письмах нет220. Пребывавший в Ставке ген. Носков говорит, что мысль о посещении Думы подсказал Царю Алексеев.

«Ловкий маневр» 9 февраля довольно кисло впоследствии оценивал лидер думской оппозиции в показаниях Чр. Следственной Комиссии: «Царь сказал речь довольно бесцветную и довольно благожелательную221 и имел некоторый внешний успех». Другие свидетели перед той же комиссией давали несколько иную характеристику: Поливанов, например, говорил о «восторженном приеме», который был оказан Царю в Думе, – приеме, произведшем на Царя, по словам Родзянко, «чарующее впечатление»: «этот день я никогда не забуду», – сказал Царь Родзянко. Член Думы Каменский на всероссийском съезде городов 12 марта говорил также о «высоком воодушевлении», которое вызвало в Думе посещение ее Царем. Это уже прямое, непосредственное свидетельство. Присутствовавший на заседании Палеолог со своей стороны отмечает «восторг» («une allegresse radieuse et frémissante») в «левых» партиях (очевидно, надо иметь в виду прогрессивный блок) и негодование, растерянность «правых» и чрезвычайную взволнованность Императора (о волнении говорит и Родзянко).

Милюков вспоминает в своих показаниях, что перед этим посещением «состоялся целый ряд попыток Штюрмера и близких к нему людей к более или менее мирной встрече». С этой целью «обращались к разным членам в Думе» и, между прочим, к самому лидеру блока, приглашенному на совещание к товарищу Председателя Думы Варун-Секрету, на котором присутствовал и член Думы, министр внутренних дел Хвостов. Последний пробовал, – показывал Милюков, – «уговорить меня, что Штюрмер – лицо не определившееся… и что, может быть, от приема дружественного зависит его отношение к Думе и блоку». Так что, «не предрешая этого отношения, лучше было бы не обливать его холодной водой и дать ему некоторый аванс». Лидер блока высказался против каких-либо предварительных «таинственных переговоров» и требовал безоговорочной капитуляции правительства перед программой блока, на почве которой была пресечена предшествовавшая сессия Думы. Несмотря на детальность и определенность показаний Милюкова, свидетель спутал два момента, ибо его свидание с Хвостовым, как мы знаем, было гораздо раньше222 и никакого отношения к Штюрмеру не имело. Да и по существу категорические, уже мемуарные, утверждения Милюкова, как всегда, требуют поправок. В данном случае это легко сделать, пользуясь теми же записями Милюкова о заседании бюро прогрессивного блока. На заседании 28 января (последнем, отмеченном Милюковым за этот период по сохранившимся записям) был поставлен вопрос об отношении блока к правительству. Милюков выставил три возможные «гипотезы», которые определяют отношение к новому премьеру: «признает, не признает блок, поищет средней дороги». Меллер-Закомельский: «…Буде будет протянута рука – будем совместно работать. Насколько возможна совместная работа, будет зависеть, как он пойдет навстречу». Шидловский: «Надо реагировать не на слова, а на поступки… Декларация будет набором слов, заключения будут гадательны. Только на поступках увидим, насколько наши дороги сходятся». Годнев рассказывает, что у него выпытывали, как отнесется Дума к тому, если правительство проявит желание быть ближе с лицами, могущими оказать влияние… «Если к более или менее видным членам придут и будут просить указаний». «Я ответил, что сейчас веры нет. Если ко мне придут, я ничего не скажу: все выпытают, а затем обманут». Лица, которые беседовали с депутатом, указали, что Дума будет созвана не ранее 22 февраля, потому что раньше «нельзя узнать настроений». Ознакомившись с мнением Годнева, что «за исключением крайних левых» депутаты «будут вести себя корректно», означенные «лица» сказали: «тогда можно созвать и раньше». Ковалевский (Евграф) получил еще более важную информацию: «Произошло изменение отношения верхов – под влиянием агитации среди солдат, антидинастических лозунгов223. Доложено было, куда следует, и решено переложить тяжесть на другие плечи. Учреждение, стремившееся взять власть, может служить громоотводом. Из нежелательного учреждения становится помощницей. Правительство станет очень уступчиво, – заключил оратор? – надо учитывать – положение благоприятно». «Если в самих верхах произошло изменение, то надо быть увереннее. Надо сказать об ответственности правительства», – возвращается Ефремов к своей всегдашней позиции. – Выжидательной позиции занять нельзя, ибо существующее положение внутри стало хуже». «Мы ближе к возможности катастрофы». «Выжидательная позиция будет выгодна правительству и произведет впечатление, что мы готовы поверить». В Гос. Думе «мы не можем ответить неопределенными фразами на декларацию. Мы должны высказаться определенно. Это Правительство не есть правительство общественного доверия». Годнев поддержал последнее предложение Ефремова: «…коренное требование, неприемлемое в блоке, вовсе не в программе. Противодействия программе не будет224. Если не повторять о доверии, примут любую программу, но ровно ничего не сделают». Маклаков не представляет себе декларацию, «в которой было бы доверие… Приходится быть почти холодным, сдержанным обязательно. Но в недоумение приводит предложение Ефремова, что в первый день надо сказать, что мы правительству не верим… Раз Горемыкина нет, нельзя сказать эту фразу на ветер… непоследовательно». Шульгин: «Становиться в позу невозможно. Что мы знаем о Штюрмере? Или красноречивая характеристика (сказать не можем), или что он “правый”. Но давно ли, ответят, вы сами ссорились? Теоретически закрывать двери невозможно. И невыгодно – особенно с тем лицом, который мягко стлал. Мы должны быть еще мягче Штюрмера, ни в чем не уступая… Подавать вид ершей, которые колются и имеют вид самомнения неприступных богов, – нельзя». «Красноречивая характеристика», о которой говорил Шульгин, была дана выступавшим ранее Гурко. Компетентное суждение человека, причастного к высшей бюрократии до известной лидвалевской эпопеи (злоупотребления при поставке хлеба), сводилось к титулованию нового премьера «мелким шулером», обладающим житейским тактом и уменьем разговаривать с людьми». «По существу может уступить все, поскольку не испортит репутацию на верхах». «Положительных убеждений нет никаких: готов хоть на демократическую республику». Ведь Штюрмер губернаторствовал в Твери, «на словах дружил с правыми», «никаких дел не делал и оставил все третьему элементу». Левые говорили: «пусть сидит». «Премьер фактически будет опираться на верхнюю палату и делать розовое лицо блоку». Гурко рекомендовал: «Придерживаться прежнего – скандала не делать» и проявлять «холодную сдержанность». Уживется или не уживется Штюрмер с Думой? «От этого зависит, – полагал Милюков, – при положении, описываемом Ковалевским, сохранить или не сохранить власть. Мы укрепим его или ослабим, смотря по вашему поведению. Не договор, а параллелизм, но без всяких обязательств. Сейчас на очереди не политика провокации, а политика умолчания. Зависит от содержания декларации». Отсюда вытекал вывод: «идти на переговоры, но ничего не уступать» (Шульгин). «Если можно, заставить