высокие темы» и не обратил никакого внимания на намеки Распутина, что он «едет в Царское». Очевидно, Хвостов «Другу» не понравился, и А. Ф. пишет 13 ноября: «Он (т.е. Распутин) не допускает и мысли, чтобы старика уволили… Он говорит, что старик так премудр. Когда другие ссорятся и говорят, он сидит расслабленно, с опущенной головой. Но это потому, что он понимает, что сегодня толпа воет, а завтра радуется, и что не надо дать себя унести меняющимся волнам. Он находит, что лучше обождать. По-божьему не следовало бы его увольнять. Конечно, если бы ты мог появиться и сказать несколько слов, совершенно неожиданно, в Думе (как ты это полагал), то это могло бы все переменить и было бы блестящим выходом из положения. После этого старику стало бы легче, или лучше, чтобы он заболел за несколько дней до открытия Думы и не открывал бы ее лично, чтобы не быть ошиканным»?212 Через день А. Ф. имела беседу с самим Горемыкиным: «Он вполне уверен во внутреннем спокойствии – говорит, что ничего не может быть. Он находит, что молодые министры Хвостов и Шаховской без нужды слишком волнуются. На это я возразила, что лучше предугадывать события, чем проспать их, как это обыкновенно здесь бывает. Ну, дело идет о том – созывать ли теперь Думу, он против этого. Им сейчас нечего делать» (бюджет министром финансов внесен был с опозданием). «Если же они будут заседать без дела, то начнут разговоры про Варнаву и нашего Друга, будут вмешиваться в правительственные дела, на что не имеют права. (Хвостов и Белецкий) говорили А., что тот член Думы, который намеревался говорить против Гр., взял обратно свое заявление, и что эта тема не будет затронута. Одним словом, таков совет старика, плод долгого размышления и вчерашних разговоров с одним членом Думы, имя которого он просил не называть… Я хочу попросить А(ню) поговорить об этом совершенно конфиденциально с нашим Другом, который видит, и слышит, и знает многое и спросить, благословит ли Он, так как перед тем Он стоял на совсем другой точке зрения… Наш Друг сказал последний раз, что только в случае победы Дума может не созываться, иначе же непременно надо, что ничего особенно дурного там не будут говорить – что старик должен заболеть на несколько дней, чтобы здесь не появляться, и что ты должен неожиданно вернуться и сказать несколько слов при открытии Думы». «Аня» успела уже поговорить с «Другом», и в письме делается приписка, что Друг нашел, что «все», сказанное стариком, «совершенно неправильно» – «надо созвать Думу хотя бы на короткое время». Я была уверена, что он ответит именно так, и мне кажется, что он вполне прав… нельзя без нужды опять оскорблять их». 29 ноября (т.е. через две недели, в течение которых Николай II приезжал в Царское): «Ну, наш Друг виделся со стариком, который очень внимательно Его выслушал, но стоял на своем. Он намерен просить тебя совсем не созывать Думы (она ему ненавистна), но Гр. сказал ему, что нехорошо просить об этом тебя, так как теперь все желают работать… надо оказать им немного доверия».

Приведенные выписки как будто бы устанавливают с достаточной определенностью, что осложнение с премьерством Горемыкина было вызвано непримиримостью последнего к Думе и что Распутин по каким-то тактическим соображениям в данном случае высказывался за «доверие» Думе; Хвостов младший и Белецкий – утверждал последний – соответственно влияли на Распутина. Такая установка устраняет толкование некоторых выражений в последующих письмах А. Ф., высказывавшей якобы желание не созывать Думу для того, чтобы тем самым облегчить шаги к заключению сепаратного мира, так как «со стороны возглавляемой Думой воинствующей буржуазии Романовы ожидали революции» в случае совершения такого шага.

Очевидно, в дни пребывания Николая II в Царском, между 7—12 декабря, было названо впервые имя Штюрмера как возможного кандидата в заместители Горемыкину. «Подумал ли ты серьезно о Штюрмере? – спрашивала А. Ф. 4 января. – Я полагаю, что стоит рискнуть немецкой фамилией, так как известно, какой он верный человек (кажется, твоя старая корреспондентка упоминала о нем213 – и он хорошо будет работать с новыми энергичными министрами». «Не перестаю думать о преемнике старику, – отвечал Царь – в поезде я спросил у толстого Хвостова его мнение о Штюрмере. Он его хвалит, но думает, что он тоже слишком стар, и голова его уже не так свежа, как раньше. Между прочим, этот старый Штюрмер прислал мне прошение о разрешении переменить фамилию и принять имя Панина. Я ответил, что не могу дать разрешения без предварительного согласия имеющихся еще живых Паниных». А. Ф. 7 января: «Не знаю, но я все-таки подумала бы о Штюрмере… У него голова вполне свежа. Видишь ли, у X. есть некоторые надежды получить это место, но он слишком молод. Штюрмер годился бы на время, а потом, если тебе понадобится X. или если найдется другой, то можно будет сменить его. Только не разрешай ему менять фамилию: это принесет ему более вреда, чем если он останется при своей почтенной старой – как, помнишь, сказал Гр. А он высоко ставит Гр., что очень важно». Царь 7 января: «Я продолжаю ломать себе голову над вопросом о преемнике старику, если Штюрмер действительно недостаточно молод или современен». А. Ф. 8 января: «Разве ты не мог бы секретно вызвать Штюрмера в Ставку? – ведь у тебя бывает столько народа, чтобы спокойно переговорить с ним, прежде чем ты примешь какое-нибудь решение?» А. Ф. 9 января: «Наш Друг сказал про Штюрмера: не менять его фамилию и взять его на время, так как он, несомненно, очень верный человек и будет держать в руках остальных. Пусть возмущаются, кому угодно, это неизбежно при каждом назначении». Царь 9 января: «Я тебе дам знать, как только что-нибудь окончательно решу. Что же касается приезда Шт. сюда, то я считаю это неудобным. Здесь я принимаю исключительно людей, имеющих то или иное отношение к войне. Поэтому его приезд послужил бы только поводом для разных толков и предположений. Я хочу, чтобы его назначение, если оно состоится, грянуло, как гром. Поэтому приму его, как только вернусь. Поверь мне, что так лучше». «Ты прав относительно Штюрмера и удара грома», – лаконически отвечала А. Ф.214

* * *

Из переписки как будто вытекает, что имя Штюрмера было подсказано со стороны. О закулисной интриге,