переведен из сферы Helsinki Watch в новый отдел Ближнего Востока, что в перспективе означало потерю квалификации и знаний по данной конкретной стране[934]. Афганские женщины, сначала сведенные к роли объекта гуманитарных устремлений, а потом вообще переставшие кого-либо интересовать, сыграли трагическую роль в истории представлений о справедливости, свойственных глобальному гуманитаризму. Акцент на политике при игнорировании морали превращал афганскую женщину в «фабричную работницу»; акцент на морали при игнорировании политики превращал ее в жертву. Афганкам, наверное, не показались бы слишком сильно сказанными горькие слова бывшего главного аналитика КГБ: «„Права человека“ как понятие исчезли из арсенала внешнеполитических отмычек сразу же, как только была достигнута политическая цель: уничтожение главного противника — СССР»[935].

Впоследствии зверства, совершавшиеся талибами, привели к пробуждению совести у людей по всему миру. Наиболее известен случай 1996 года, когда американский Фонд феминистского большинства (ФФБ) инициировал «Кампанию против гендерного апартеида». Умело лавируя между американским истеблишментом и простыми гражданами, этот фонд не позволил Вашингтону признать режим талибов и сыграл важную роль в остановке планов корпорации Union Oil of California протянуть газопровод и нефтепровод через весь Афганистан[936]. Зловещим образом вторя советским гендерным дискурсам на новом, коммерциализированном витке, ФФБ в феврале 2001 года «способствовал приобретению в память об афганских женщинах „кусочка бурки“, который предлагалось носить на лацкане для демонстрации солидарности с афганскими женщинами посредством апроприации „мусульманской“ одежды»[937]. Фантасмагорию усугубило публичное чтение монолога о жизни женщины в Афганистане на заполненной до отказа спортивной арене Madison Square Garden во время шоу, которое вела Опра Уинфри. Кульминацией стало появление закутанной в бурку активистки РАЖА. Она присоединилась к Опре, «двигаясь, как безмолвный, безымянный холм ткани, к сцене. Здесь покров был снят, и все увидели молодую женщину, одетую в повседневный костюм — пиджак и брюки, который органично смотрелся бы в любом университетском кампусе мира»[938].

Если угодно, это философия «исключительности пола» (гомонационализма)[939] в действии. Очевидно, что политика феминистской оппозиции режиму талибов стала гораздо более опасным занятием после 11 сентября 2001 года. ФФБ не поддержал вторжение в Афганистан открытым текстом, но его заявления отличались «постоянным упоминанием культурных особенностей, как будто сведения о женщинах и исламе <…> дело более неотложное, чем история развития репрессивных режимов в регионе и роль США в этой истории»[940]. Образы угнетенных афганских женщин наводнили американские СМИ. Президент Буш и первая леди Лора Буш неоднократно указывали на освобождение афганских женщин как на оправдание свержения режима талибов. Когда весной 2002 года американский женский журнал Ms. напечатал большой материал о деятельности ФФБ по освобождению Афганистана, РАЖА обрушилась на него с критикой, утверждая, что он превратился в «рупор гегемонистского, проамериканского, эгоистичного, корпоративного феминизма». Более того, афганская организация обвинила ФФБ в том, что он закрывает глаза на участие в правительстве Карзая бывших полевых командиров. Вся эта история, по мнению американских адептов РАЖА, была «печальным признаком будущего господствующего в США феминизма»[941].

На момент написания этой книги кампании по превращению афганских и пакистанских школьниц в паладинов гуманности достигли новых высот. Некогда жизнь афганских женщин выступала как аргумент против оккупации Афганистана, сегодня же плачевное состояние женского образования в Афганистане и Пакистане позиционируется как единственная не достигнутая цель американо-афганского «партнерства». Действительно ли это так? Представляя себя как «источник авторитетного осуждения» жестокого обращения с женщинами, США остаются в рамках идей о «террористической телесности», которые превращают мужчин — жителей «Аф-Пака» — в худшем случае в объекты военного истребления, а в лучшем — в объекты феминистского осуждения[942]. Апологии героизма таких активисток, как нобелевский лауреат Малала Юсафзай (живущая в изгнании в Великобритании), «намекают на то, что мусульманские женщины обречены; об этом говорят даже их собственные феминистки, позиционирующие американскую феминистку как феминистку par excellence»[943]. Независимо от того, обусловлена ли проблема «культурой», периферийным положением Афганистана и Северо-Западной пограничной провинции Пакистана в глобализированной капиталистической экономике или экстремальным уровнем насилия на этих территориях, разрыв между мечтой и реальностью в регионе никуда не исчез. Неясно, сколько «реакционеров» — характеризуемых теперь не как отчаявшиеся крестьяне, а скорее как враги человечества — надо истребить, чтобы американский проект наконец пустил корни.

Такова запутанная история, в которой сыграли свои роли СССР, права женщин и история афганок. Советский Союз и страны Восточного блока сыграли решающую роль в том, что проблемы женщин получили международное значение, хотя более поздняя риторика, направленная на «признание привилегий, а не перераспределение», завуалировала эту предысторию[944]. Такие организации, как Женский всемирный банк и ЮНИФЕМ, родившиеся на заре десятилетия женщин, «посеяли семена, из которых выросла микрофинансовая ориентация программ развития», и маловероятно, что Юсафзай или ее солауреат Кайлаш Сатьяртхи смогли бы получить такое признание без этих прецедентов[945]. Полная иронии, трагическая и жестокая история того, как СССР занимался пропагандой среди афганских женщин, остается забытой в сознании сегодняшних активистов, хотя ее роль в крушении человеческих судеб и, в меньшей степени, ее риторика искупления во многом воспроизводятся в современных западных проектах. Какими бы впечатляющими ни были риторические сдвиги и институциональные достижения международного феминистского движения со времени проведения московского семинара, хочется верить, что сегодняшние идейные потомки советских активисток будут помнить о полном непредвиденных поворотов — а некоторые скажут, весьма рискованном — идеологическом путешествии, которое было предпринято, чтобы они достигли теперешних командных высот.

Глава шестая. ПОГРАНИЧНЫЕ ЗОНЫ ОТРИЦАНИЯ

Границы умирают и возникают; они передвигаются, исчезают и вновь неожиданно появляются. Они накладывают свой отпечаток на жизненный опыт, язык и пространство, в котором они существуют; на тело, с его здоровьем и его болезнями, на душу, с ее состояниями; на политику, с ее нелепыми делениями; на меня.

Клаудио Магрис[946]

Есть соблазн рассматривать конфронтацию Советского Союза и гуманитарных НПО как столкновение территориальной империи с посттерриториальной «неправительственностью», при котором власть действует соответственно либо через ограниченное пространство, либо через распад такого пространства[947]. Агитационные материалы Шведского комитета по Афганистану изображали советскую оккупацию как продолжение царских аннексий Хивы и Бухары, в то время как Советы считали раздел Афганистана способом создания «сферы влияния» на севере страны[948]. Однако в распоряжении ШКА и «Врачей без