Шрифт:
Закладка:
Я прошел через шумные комнаты и вдруг понял, что ищу следы заговора, наемных убийц, вооруженных разбойников, прятавшихся в темных углах. Я всматривался в лица входивших в комнату людей, пытаясь узнать, кто мог на меня напасть: лорд Мейблторп-Кросс, лакеи графа Венлока, так грубо вторгшиеся в мою квартиру, или даже сэр Бэзил из Хью, явившийся потребовать назад свои сокровища. Однако все бросали на меня дружелюбные взгляды.
«Пожалуй, – подумал я, – мне следует вооружиться чем-то более серьезным, чем маленький нож, которым я разрезаю мясо, или перья для письма. На стенах висело самое разное оружие, но было бы смешно ходить по замку с пикой или копьем на кабана.
В конце концов я направился в свою комнату, где было полно веселившихся актеров, и попытался спать, пока они пели и шутили, а ветер завывал в дымоходах и рыскал между трубами.
К утру ветер усилился и полил ледяной дождь. Озеро покрылось пеной, похожей на молоко, лебединая лодка королевы раскачивалась у пристани, а ветер уносил прочь белые перья. В охотничьем домике собрались охотники, которые не могли охотиться, и они находились в раздраженном, мрачном настроении. Некоторые играли в карты по таким ставкам, что были мне не по карману, другие предпочли шахматы.
Королева заперлась со своими духовными советниками, и они погрузились в молитвы. Ее фаворита, Брутона, нигде не было видно, очевидно, он присоединился к королеве.
Я посмотрел несколько партий в шахматы, но почувствовал разочарование, такое же, как в тот день, когда впервые столкнулся с этой игрой.
Игра шла на доске с полем в шестьдесят четыре квадрата, фигуры могли перемещаться по нему только по жестким правилам. Так, рыцарь ходил только определенным образом, аббат – другим, а король – третьим. Однако я так и не сумел понять, почему это обязательно: по какой причине королева не могла передвигаться по доске как рыцарь, или хитрый аббат не в состоянии пренебречь границей между белым и черным квадратом и занять сразу две клетки? Почему могучий король не должен ходить как королева, – я уже не говорю о том, что переставлять можно только одну фигуру за ход? Настоящий король сумел бы двинуть свои силы, всю свою армию одновременно под грохот барабанов и зов труб.
У меня сложилось впечатление, что шахматы не отражали мир таким, каким я его понимал или хотел видеть. Будь пешкой в игре, я бы ускользнул с ограниченного пространства доски в шестьдесят четыре клетки, спрятался на большом столе – за чашкой или свечой, – чтобы незаметно обойти врага и внезапной атакой захватить замок или нанести удар вражескому королю. Но, увы, фигуры обречены на исполнение своих ролей, пешки не могут покидать доску, если только не попадут в плен – и тогда им уже нет спасения. Меня преследовала мысль, что все фигуры лишены воображения.
Я решил, что шахматы – это игра, которая нуждается в улучшении, и я бы непременно их внес, если бы мне дали возможность.
Пока шли шахматные партии, ветер стих, а дождь почти прекратился. Некоторые гости стали предлагать желающим отправиться пострелять кроликов. Я устал наблюдать за неправильной игрой лордов в шахматы и прошел через несколько гостиных в ту, где видел на столе кегли. Я настолько погрузился в размышления о шахматах, что забыл слова Орланды, и испытал настоящее потрясение, когда услышал за спиной женские крики.
Я повернулся в сторону шума, и передо мной громко хлопнула дверь. Высокий кавалер, чья шляпа и длинный плащ промокли от дождя, влетел в комнату и врезался в меня. Все произошло очень быстро, я поворачивался, потерял равновесие и в результате столкновения упал. Крики продолжались, теперь их сопровождал звон круглых шпор кавалера, а я никак не мог прийти в себя. Наконец мне удалось подняться на ноги, и я направился в сторону криков, ощупывая себя, чтобы проверить, не ударил ли меня незнакомец ножом.
Я влетел в распахнутую дверь и оказался в комнате, полной дам. Виконтесса Брутон сидела на ковре, прижимая обе руки к животу, а все вокруг застыли от ужаса.
Прошло всего несколько минут с того момента, как я услышал крики.
Я опустился на колени возле получившей удар женщины и коснулся холодных бледных рук.
– С вами все в порядке, миледи?
Она посмотрела на меня широко раскрытыми глазами.
– Он ударил меня ножом! – сказала она.
Я мягко развел ее руки в стороны и не увидел крови или разреза на бледно-желтом шелке платья. Тогда я перевел взгляд на подол и заметил почерневшую сталь лезвия кинжала, лежавшего в складках. Я вытащил лезвие и увидел, что оно сломано у рукояти.
– Я думаю, вы не ранены, мадам, – сказал я.
Она ахнула и стала шарить руками по платью, но нашла лишь крошечную дырочку возле живота. Из ее глаз хлынули слезы.
– Моя решетка! – сказала она. – Я ношу стальной корсет!
«Еще будут ножи». Последние слова Орланды прозвучали у меня в голове. На миг у меня возникла безумная мысль: неужели Орланда выбрала человека, перепутавшего меня с леди Брутон.
В этот момент появились мужчины, которые принялись расспрашивать, что случилось, и в течение следующих нескольких минут в комнату вбегали все новые люди, и им приходилось объяснять снова. Все они были придворными, каждый хотел быть главным. Один схватил лезвие, и мне так и не удалось его вернуть.
Тут кто-то закричал:
– Держи! Лови! – Половина мужчин выбежала из комнаты.
Эти же слова стали доноситься со всех сторон охотничьего домика, ведь кричать следовало, когда преступника кто-то видел, чтобы не дать ему исчезнуть, но кавалер почти сразу скрылся из виду, и очень скоро стих звон его шпор. К тому же никто из преследователей не знал, как он выглядел.
Затем послышались новые крики:
– Охрана королевы! – и многие мужчины образовали вокруг нее живую стену.
Леди Брутон не отвечала на вопросы и продолжала тихо плакать, по ее щекам медленно катились слезы. Тут я уловил запах укрепляющих капель и увидел маркизу Раундсилвер, которая держала в руке тонкий хрустальный бокал. Я только сейчас понял, что она также находилась в комнате.
– Я полагаю, леди Брутон нужно выпить что-то тонизирующее, – сказала она.
Я передал бокал леди Брутон, и она выпила его содержимое. Это помогло ей прийти в себя, и она посмотрела на окруживших ее дам.
– Кто это был? –