class="p1">Первое из этих заявлений подтверждается документами архива статс-секретариата. Граф Армфельт, игнорируя барона Рокасовского, действительно не признал нужным сообщить ему программы комиссий, почему начальник канцелярии генерал-губернатора, Моландер, написал (29 декабря 1864 г. — 10 января 1865 г.) директору канцелярии статс-секретариата, В. П. Степанову, что генерал Рокасовский желает получить Высочайше утвержденную программу для комиссии Норденстама. Желание начальника края было удовлетворено. Но предварительно Армфельт был у Государя. После доклада министр статс-секретарь объявил, что Его Величество повелел сообщить программы генерал-губернатору. Прибавим кстати, что записка сенатора Снелльмана (декабрь 1864) по финансовому вопросу также миновала Рокасовского, и ему пришлось просить статс-секретариат дать ему прочесть черновой её перевод.

Программы раскрыли генерал-губернатору намерения финляндских политиков и побудили его, не теряя времени, действовать, согласно своему разумению. Рокасовский, не дожидаясь поступления проекта основных законов на утверждение Государя, представил 19 — 31 мая 1865 года Его Величеству в собственные руки конфиденциально свою записку, в которой высказал, что «издание полного уложения, при настоящем настроении умов, может дать повод к неуместным прениям на сейме и в некоторой степени подкрепить неточные понятия о самостоятельности страны». Обращение судебного департамента в верховный суд Рокасовский признавал необоснованным, а учреждение коллегий — требующим значительных денежных расходов.

«Наконец, в предполагаемом преобразовании сената, с назначением финляндского уроженца председателем оного, по-видимому, главная цель заключается в уничтожении влияния генерал-губернатора на дела управления.

Вообще можно сказать, что предположенное постановление, если внесено будет в новое уложение, лишит правительство должного контроля за действиями местного управления и отнимет у него действительное средство к успешному приведению в исполнение Высочайших повелений.

В заключение считаю долгом выразить, что повторяющиеся настояния о новых правах невольно наводят мысль на потаенные действия радикальной партии. В последнее время изменилось многое в финляндском обществе; явились новые понятия о самостоятельности края, стремления к сепаратизму и неуклонное желание обеспечить будущность. В монетной реформе эти действия выказались довольно ясно: испрошены мало-помалу и систематически разные уступки, сами по себе незначительные, но которые, наконец, довершили отделение Великого Княжества от империи. В настоящем проекте, если следить за ходом дела, нельзя не подозревать ту же радикальную партию, распространяющую беспрерывно свои мнения, с указанием даже на лицо, достойное находиться во главе управления. При этом не должен я умолчать, что программа радикалов мне давно известна и только часть оной ныне предложена к обсуждению в комитетах.

Принимая все вышесказанное во внимание, я бы находил лучшим оставить действующие ныне учреждения в своей силе. Для меня, как ни дороги интересы финляндцев к правильному их развитию и благоденствию края, но не могу этого желать в ущерб интересов империи, полагая притом, что новые уступки не удовлетворят радикальную партию и поведут только к новым несбыточным желаниям».

На этой записке Рокасовского рукой Государя было отмечено: «Иметь в виду при представлении новых проектов сюда».

Записка предназначалась лично для Монарха, который доверительно передал ее графу Армфельту. Последний ие был уполномочен передавать ее кому бы то ни было. Но как только записка попала в его руки, она сделалась известной не только членам финляндского комитета в Петербурге, но и финляндскому сенату в Гельсингфорсе. Решено было написать опровержение. Возражение составлял Брунёр, вместе с Седеркрёйцем, Шернвалем и Армфельтом.

Наибольший интерес представляют следующие соображения, особенно подчеркнутые в возражении. «Генерал-губернаторы лишь в исключительных случаях владеют общеупотребительными в Финляндии языками; кроме того, они обыкновенно лишь с трудом и после долговременных стараний могут вникнуть во все свойственные Финляндии обстоятельства и, следовательно, долго остаются чуждыми краю. Между тем желательно, чтобы председатель сената на деле, а не по имени только председательствовал в нем». Этим доводом имелось в виду поддержать мнение о пользе назначения председателя из природных финляндцев.

Появление радикальной партии финляндцы в своем возражении не отрицали, но утверждали, что на население, отличающееся спокойным нравом, малой склонностью к нововведениям, и по образу мысли являющемуся «преимущественно монархическим», её влияние не распространяется.

Сепаратизм в Финляндии, несомненно, сказывается, но только «в желании финляндцев сохранить свои отдельные законы и управление». «Впрочем, нельзя не сознаться, — читаем в возражении, — и это не было скрыто от Его Императорского Величества, что в Финляндии есть лица, питающие не совсем доброе расположение к России, и быть может и желания, несогласные с зависимостью Финляндии от империи, но эти лица почти все на счету, и образ их мыслей не есть тайна».

Когда же затем в возражении выражено было негодование на генерал-губернатора за его утверждение, что «будто бы подобные лица встречаются между сановниками» и даже требование, чтобы они были «открыты и удалены», то Государь отметил: «Прошу не забывать, что записка генерал-губернатора была написана только для меня». Общая же резолюция Монарха на представленном возражении гласила: «Так как записка генерал-губернатора была совершенно конфиденциальная, то желаю, чтобы содержание её сохранилось в тайне. Возражения нахожу вообще дельными»...

Комиссия генерала Норденстама представила проект уложения, состоявший из 68 параграфов. В каком духе и направлении велись эти работы, показывают следующие извлечения из проекта.

«Российский Император есть вместе с тем, и Великий Князь Финляндский и одновременно восходит на престол, как империи, так и Великого Княжества» (§ 2).

«Границы Финляндии не могут быть изменены без совокупного решения Государя Императора и земских чинов (§ 4).

Евангелическо-лютеранская вера объявлялась «господствующей религией края» (§ 5).

За Государем Императором признавалось «высшее начальство над финляндскими военными силами» (§ 8).

После Государя, «высшая административная власть в крае принадлежала финляндскому сенату» (§ 14).

По проекту уложения генерал-губернатор, как не входивший в состав финляндских чиновников, не оставлялся председателем сената (§ 21).

Под решениями Государя требовалась скрепа министра статс-секретаря (§ 26).

К служебным должностям допускались одни только финляндцы (§ 31).

Предполагалось установить обязательным, чтобы земские чины собирались на сейм каждые три года.

Основные законы, подати, таможенные налоги должны были устанавливаться «сообща» Государем и земскими чинами (§§ 39, 48, 50).

Комиссия по составлению проекта основных законов, окончив свою работу, представила (20 июня 1865 г.) свой проект, минуя генерал-губернатора, непосредственно министру статс-секретарю, для доклада Государю Императору. От Его Величества последовало, однако, повеление, прежде рассмотрения в сенате, препроводить к финляндскому генерал-губернатору (15 — 27 июля 1865 г.). Таким образом, Рокасовский почти случайно получил возможность официально высказаться по делу. Имеются два ответа Рокасовского. «Я не нахожу повода, — писал он (23 июля — 4 августа 1865 г. № 1771), — изменить выраженное мной пред сим убеждение, что утверждение предложенных преобразований не принесет желаемого результата. Что же касается генерал-губернатора, то власть его всегда была