язык только в разговоре. Все меры, клонящиеся к устранению всех шведских элементов образования, с обращением оного в совершенно финское, повели бы к тому результату, что не только совершенно приостановилось бы всякое дальнейшее развитие, но и мало-по-малу все классы народа, в образе мыслей и выражений, были бы отодвинуты назад настолько, насколько финский язык относительно утонченности и развития ныне находится и долго еще будет находиться ниже языков большей части европейских народов».

Главный защитник финского языка, Снелльман, не разделял воззрений сенаторов и потому боролся с ними словесно в заседаниях сената, а письменно в особых записках, поданных гр. Армфельту, но на этот раз безуспешно. Снелльман находил, что в заключениях присутственных мест, присланных в сенат, совершенно отсутствовало представление о национальном значении предлагаемой реформы. События же времени требовали уважения к национальной стороне вопроса. В суждениях присутственных мест упущена из вида будущность Финляндии. «Нельзя забывать бессмертных слов Арвидссона (доцента абоского университета): «Мы не шведы, а русскими мы сделаться не можем». Все забыли об опасности, которая может грозить краю, и никто не обмолвился о необходимости работать ради его сохранения. «В нашем крае мало слуг своей родины, — писал Снелльман, — и гораздо больше наемников на жалованье».

Горячая патриотическая речь Снелльмана не нашла отзвука в сердце шведа А. Армфельта и законом 20 февраля 1865 года было разъяснено, в согласии с проектом сената, какие предметы надлежит преподавать в элементарных училищах и гимназиях на финском языке. Тогда же учреждена была должность экстраординарного профессора финского языка при университете.

Самое могучее выражение и самую сильную связь национальное чувство в Финляндии нашло в любви и труде на пользу финского языка, который так долго и несправедливо отстранялся. В прежнее время, если не исключительно, то по крайней мере преимущественно, это было делом лишь индивидуального патриотизма, в последнюю же четверть века эта любовь и этот труд все больше и больше выдвигались вперед и становились предметами забот как самого Монарха, так и правительства.

Великое дело язык! Он есть первое основание народного единства. Тем более великое дело для народного бытия вообще и для скрепления его связи — «язык в письменах». Только чрез письмена вырастает племя в народ; его самосознание, его творчество не замирает в воздухе вместе с речью, не остается немым, подобно памятникам зодчества, не подвергается искажениям, подобно устному преданию. Такого воззрения держались в России, когда речь шла о значении апостольских трудов св. Кирилла и Мефодия для славян; то же самое воззрение сказывалось в тех случаях, когда в правительственной среде на очередь выдвигался язык того или иного из культурных инородцев империи.

В 1863 году судебным и административным присутственным местам вменено было в обязанность беспрепятственно принимать бумаги и документы на шведском языке, а с 1 января 1867 года стали требовать, чтобы коронные фохты и ленсмана, уездные бухгалтеры и прочие чиновники губернского правления составляли некоторые бумаги, в местностях с финским населением, на финском языке, Эти мероприятия искренно приветствовались в сердце России — Москве — даже представителями славянофильства.

«Недавно в Финляндии, — писал И. С. Аксаков, — русское правительство явило новый пример высокого беспристрастия и мудрого внимания к нуждам народным. Оно разрешило, как объявлено во всех газетах, принимать просьбы не на одном только шведском, но и на русском и финском языках. Этим постановлением облегчается возможность искать правосудия и покровительства законов небольшому числу русских, проживающих в Финляндии, но главное — этим обеспечивается в своих отношениях к суду и власти вся масса финского народа. Шведский язык есть язык меньшинства. Правительство, верное своим обязанностям, не захотело долее терпеть, чтобы большинство приносимо было в жертву меньшинству, чтоб господствующая национальность, — национальность туземная, давшая бытие и название краю, — была поставлена в подчиненное отношение к национальности, извне занесенной, иноземной, и чтоб эта последняя находилась в исключительном привилегированном положении. Чуждое обеим этим национальностям, русское правительство могло отнестись вполне беспристрастно к правам и требованиям всех классов страны, не давая ни одного в обиду другому, являясь защитником слабых против сильных и правосудным посредником между всеми частными и сословными интересами. Таково призвание всякого честного и справедливого правительства, особенно в стране, где, как в Финляндии, сталкиваются между собой не одни интересы сословные и экономические, но и интересы чуждых правительству национальностей, и особенно в тех случаях, где дело идет об облегчении всем гражданам доступа к покровительству законов. Без всякого сомнения, финский народ благословляет теперь правду русской верховной власти.

Такое снисхождение не уничтожает, впрочем, нисколько справедливости принципа, что официальный язык государства должен быт единый и общий для всех, — и потому к постепенному применению этого принципа должны быть направлены и законодательные, и административные меры. Для этого, прежде всего, должна быть дана возможность всем подданным нерусской национальности усвоить себе знание русского языка. Мы даже не разумеем здесь какой-либо обязательной законодательной меры, — хотя она была бы и вполне законна, и вполне справедлива, — но говорим только о предоставлении возможности, об облегчении способов для подданных инородцев к приобретению этого необходимого для них знания».

Язык является одним из средств сближения и культурного объединения народов. Этим объясняется стремление законодателя к упрочению изучения языка путем его введения в служебное делопроизводство, в общественный и в особенности школьный обиход. Язык первейшее средство скрепления государственного единства. Язык — проводник государственности. Ничто так не разъединяет людей, как язык, ничто также не объединяет их прочнее языка. Интересы государства требуют, чтобы на всем пространстве российской империи правительство говорило одним языком. Это его неотъемлемое право, и никакая народность, входящая в состав империи, не может домогаться того, чтобы правительство, в отправлениях государственной жизни, отказалось от употребления своего языка. «Язык — духовное знамя России. Высшие учреждения Финляндии в то же время суть органы Российской империи, почему обязаны стоять под тем же общим духовным знаменем всего государства. Иное дело язык в обиходе семьи, в литературе, в богослужении. Тут местные языки инородцев могут развиваться и процветать беспрепятственно».

В шестидесятых годах обнаружилось в действиях правительства значительное отступление от общего стремления к упрочению русского языка среди должностных лиц.

Генерал-губернатор граф Берг в отчете о состоянии Финляндии за 1860 год отметил, что «преподавание русского языка не производится в сем крае с желательным успехом». По Высочайшему повелению, министр статс-секретарь потребовал от экзаменатора русского языка, С. Барановского, объяснения причин неуспешности дела и указания мер к лучшему распространению и обучению преподавания русского языка. Барановский ответил, что неохота и равнодушие к русскому языку проистекают из той