времени только полноценная серебряная монета является в Финляндии законной платежной единицей. Было бы парадоксом отрицать большую пользу монетной реформы для Финляндии, но для многих шатко поставленных предприятий она явилась ужасным сокрушающим ударом. Она была внезапной. Край, в его совокупности, насладился её плодами, но отдельные интересы не были приняты во внимание. Порицанию подвергался, поэтому, преимущественно способ осуществления реформы. Многие находили, что кризис возможно было уменьшить известной постепенностью в проведении нового порядка, между тем многим причинены были большие и ничем с их стороны не вызванные убытки, другим дарованы ничем не оправдываемые барыши. Реформа подготовлялась в величайшей тайне, и общество не было к ней совершенно подготовлено. Многое, что оправдывалось в теории, на практике оказывалось совершенно не осуществимым. Сердце полно было огорчения, но стыдились жаловаться, так как по стране проносился восторженный гул одобрения прекрасной монетной реформы!» Тем не менее, с разных сторон раздавались резкие укоры Снелльману за насильственное правительственное распоряжение.

Дело не обошлось без жертв. Рокасовский донес (в ноябре 1865 г.), что финляндский банк предъявил курс на русские кредитные билеты. Рыночные цены поднялись, а не понизились, как ожидали. Для деловых людей она сказалась повышением курса почти на 20 процентов в один только день. Но монетная реформа настолько различалась от курсовых повышений в обыкновенном смысле, что о повороте не могло больше быть и речи. Казна, которой в это время даны были займы, вдовьи и сиротские кассы, сберегательные банки и другие общественные учреждения или частные лица, которые имели деньги в займах в финских марках, получили огромную выгоду от реформы. Зато должники, наоборот, соответственно понесли убытки; особенно ощутительна была реформа для земледельцев, имевших долги. Для тех, которые имели сбыт внутри страны, влияние реформы ощущалось незначительно. Ценность рубля немедленно понизилась, но марка, по крайней мере непосредственно, пропорционально не повышалась. Тем, которые вели дело с русским рынком, реформа обошлась особенно тяжело. За рубль они не получали больше прежнего, тогда как он по отношению к действующей в крае монете понизился почти на 20 процентов.

Число недовольных реформой в самой Финляндии было весьма значительно. Многие были сбиты с толку и жаловались на «систему душения» (strypsystem). Крахов, банкротств и разорений последовало немало. Повсюду началась спекуляция. По почте, с оказией и целыми фурами привозили в страну серебряную русскую монету низкой пробы, которую пускали в оборот при оплате на рынке, при выдаче жалованья фабричным рабочим, а также при оплате в таможне, на почте и вообще при взносах казенных податей.

Таким образом в одну таможню поступило в течении 8 — 10 дней 40.000 рублей. Явилась поэтому необходимость, посредством объявления (от 6 декабря 1865 г.), ограничить прием монеты низкой ценности в таможне и казенных кассах. Но и эта мера не прекратила спекуляции.

В письме генерал-губернатора Рокасовского к министру статс-секретарю, графу А. Армфельту, от 25 января 1866 года, говорится: «После обнародования Высочайшего постановления от 8 ноября истекшего года, реформа монетной системы была встречена местами с большим одушевлением... Но вскоре слышны были заявления жалоб: со стороны должников на увеличение их долгов на 20%; со стороны селян восточной части Финляндии, имеющих главный сбыт своих продуктов в Петербурге, на затруднение и убытки по добыванию нужных им для платежей в Финляндии денег; наконец, оказался застой в заграничной торговле, а у населения северной и восточной части края отняты были средства к обыкновенным заработкам, усугубив там нужду и нищету, происшедшие от нескольких неурожайных лет кряду. Нищенство в губерниях Улеоборгской и Куопиоской приняло огромные размеры, но в какой степени можно приписать оное введению монетной реформы, еще положительно не расследовано. Убытки претерпевает преимущественно большое число рабочих, снискивающих себе дневное пропитание трудами рук своих. Также сама казна несет убытки в своих доходах; произошли столкновения и неурядицы, не только воспрепятствовавшие правильному введению монетной реформы, но даже угрожавшие расстройством принятых мер».

Опасения, высказанные генерал-губернатором, разделялись особенно торговыми людьми Выборгской губернии. Они, вместе с помещиками, составили протест, который направили через землевладельца Шателовича по начальству.

Снелльман, как говорят, выразился так: «что сгнило, то пусть рушится». Указывали, однако, что не только «гнилое» рушилось, но мимоходом было загублено и немало здорового. По заявлению местного историка, Снелльман недостаточно понимал реформу, проведение которой он унаследовал от своего предшественника. Хорошо сознавая её значение, он с упорством поддерживал этот план, но его познания в политической экономии были слишком элементарны, чтобы он глубоко мог вдуматься в тот экономический процесс, который он пустил в ход и который поэтому причинил стране страдания, кои можно было бы избежать.

Несмотря на все это, одержана была большая победа, хотя и ценой жертв со стороны частных лиц, и весьма возможно, что прав был Снелльман, когда говорил, что если бы реформа не удалась именно тогда, то и впоследствии не могла бы быть проведена. В общем результате реформа явилась, несомненно, благодетельной для финского населения, и потому Гельсингфорсские купцы подали Государю адрес, в котором говорилось: «Великодушный акт, которым Вашему Императорскому Величеству благоугодно было всемилостивейше допустить, чтобы Финляндия имела собственную монету, чрез что на будущее время обеспечено её экономическое положение и развитие, составляет для нас новое, драгоценное и убедительное доказательство в том, что правительство империи с истинным и просвещенным благорасположением отдает справедливость нашим стремлениям; с другой же стороны этот акт будет служить для каждого финляндского гражданина новым, ненарушимым обязательством — с признательностью помнить благодеяния и выгоды, проистекающие от нашего положения к империи, а также с удовольствием и добросовестностью исполнять долг, возлагаемый тем на страну».

Когда дипломатические ходы в Петербурге по денежной реформе были закончены, Шернваль-Валлен написал Снелльману: «То проявление всемилостивейшего расположения, которое только что нам оказано нашим Государем и Великим Князем, можем оценить по достоинству только мы, здесь находящиеся и близко знакомые с проявляющимся теперь в империи принципом государственного единства. В этом нельзя не усмотреть признания лояльности поведения финляндцев после 1809 года. Только бы это обстоятельство не породило у нас самомнения и не дало повода к оскорбительным для русских отзывам!» В свою очередь Снелльман (11 декабря 1866 г.) излил свои чувства в письме к министру финансов Рейтерну: «Выражая глубочайшую мою признательность вашему высокопревосходительству, осмеливаюсь заверить, что я почел бы счастьем для себя, если бы мне удалось доказать глубокое чувство благодарности, вызванное во мне благосклонным отношением русского правительства к монетной реформе в Финляндии, каковым мы прежде всего обязаны благородной справедливости и просвещенному образу мыслей вашего высокопревосходительства».

По словам Снелльмана, в последней стадии развития монетной реформы, сами финны советовали