монетной реформы», — ответил Снелльман. Дело сводилось к тому, что нужно было для видимости сделать какую-нибудь уступку. Снелльман и предложил признать русский металлический рубль, с его подразделениями, законным платежным средством. Финская марка, по его мысли, должна была представлять собой только часть, или подразделение этой общегосударственной монетной единицы. Принятая в империи монета должна была считаться действующей также и в Финляндии. Марка таким образом должна была явиться не самостоятельной монетной единицей, а лишь средством, приспособленным для потребностей края. Проект, представленный тогда финляндцами, с поправкой Снелльмана, должен был удовлетворять «справедливым требованиям единства монетной системы в империи».

Эту мысль Снелльман впоследствии назвал «колумбовым яйцом». Мысль оказалась богатой по своим последствиям, так как она сделала экономический департамент государственного совета более уступчивым и примирила все разногласия. У русской власти получилась возможность утвердить проект, не опасаясь сепаратистских тенденций. Его Величество сказал Снелльману: «Имейте терпение, и все кончится благополучно». Так и вышло.

В имперском комитете финансов Рейтерн склонился к доводам Снелльмана, хотя министру империи ясно было, что реформа невыгодно отразится на русских финансах вследствие того, что кредитные билеты России будут вытеснены из Финляндии и между ними и марками края установится невыгодный для русских курс. Рейтерн предвидел также, что «впечатление, которое будет произведено реформой в России, вероятно, при нынешнем настроении умов, будет невыгодно», но он утешался «колумбовым яйцом» Снелльмана и желал, чтобы в Финляндии платежным средством была объявлена не одна марка, но также и русский рубль.

В намеченной реформе имелась еще одна явно убыточная для русских сторона. Положение тех в Финляндии, которые получали жалование от русской казны, или жили на пенсии, делалось крайне стеснительным. Затруднение для них возникало из того несомненного факта, что монетная реформа вызывала повышение цен на разные товары. Снелльман не отрицал правильности этого вывода. Министр финансов (29 мая 1865 г., № 3666) находил необходимым принять на счет финляндской казны часть потери по довольствию русских войск в Финляндии от предположенной монетной реформы, так как финляндская казна исключительно воспользовалась выгодными последствиями введения денежного обращения, основанного на звонкой монете. Когда о необходимости повышения жалования было доложено Государю, то Его Величество высказался в том смысле, что так как Финляндия одна извлекает выгоды из реформы, то убытки, которые могут понести главным образом войска, должны быть возмещены из финляндской казны.

Военный министр поднял вопрос о влиянии реформ на оклады чинов военного ведомства в Финляндии. Сенат признал, что после монетной реформы «цена множества для продовольствия войск необходимых продуктов должна непременно понизиться», а потому предлагал в течении года отпускать от 10 до 15% на сумму, назначенную на денежное довольствие русских войск и морских чинов в Финляндии. Рокасовский нашел это обеспечение недостаточным в виду того, что вексельный курс на бумажные деньги империи был на 17% ниже пари. Вместе с тем, он обратил внимание на то, что сенат отпускал 10 — 15% лишь на один год. В виду этого, Рокасовский настаивал на том, чтобы прибавка (до 15%) была возложена на финляндскую казну. Когда вопрос передали в комитет финляндских дел, то он весьма развязно заявил, что пособие русским войскам не может быть отнесено на счет финляндской казны, которая для этого не располагает достаточными средствами.

Тогда под председательством генерал-губернатора Рокасовского образовали особую комиссию, которая склонилась к прежнему решению сената.

Министр финансов признал отпуск, определенный сенатом, достаточным и просил разложить его на два года.

Раскладка была распределена таким образом, что в первый год сенат должен был выдать 61.571 руб. (10%), а во второй год — 30.785 руб. (или 5%) довольствия войскам. После же этих двух лет «курсовая надбавка» пала на кассу государственного казначейства, которая продолжала выплачивать ее вместо финляндцев.

28 Сентября 1865 года граф Армфельт вновь представил всеподданнейший доклад сената о своевременности введения реформы. При этом сенат просил, в случае отклонения реформы, разрешить ему надлежащим образом довести о том до сведения населения, чтобы прекратить тяжелую неизвестность, отозвавшуюся на торговых оборотах края, где сделки, кроме того, велись уже в расчете на монетную реформу. Состоялось повеление рассмотреть представление сената в особом совещании в Петербурге, которое склонилось к ходатайству сената. Комитет финляндских дел с своей стороны поддержал, конечно, необходимость реформы.

Наконец, после долгих колебаний, 21 октября 1865 года Государь утвердил монетное преобразование. Вместе с тем повелено было обнародовать постановление от 20 января, которое объявляло «марку только подразделением рубля и гарантировало ему значение законного платежного средства в Финляндии».

Так проведена была реформа, потребовавшая «много ума, ловкости и такта», проведена «вопреки желанию тогдашнего генерал-губернатора» Рокасовского.

Вся финансовая реформа проводилась почти исключительно силами статс-секретариата, при содействии сперва Лангеншёльда, а затем Снелльмана. Центр тяжести вопроса находился в Петербурге. Сенат оставался в тени и в роли более зрителя, чем участника: о передаче вопроса сейму и речи не было, хотя российский серебряный рубль был принят монетной единицей Финляндии на сейме в Борго (1809 г.). Когда Снелльман двинул реформу при посредстве своего «колумбова яйца», сенат даже не был запрошен, и новое предложение вошло в закон без его заключения. Снелльман вообще держался того мнения, что реформу монеты и банка надлежало вести по строго обдуманному плану и что всякая разногласица могла только повредить делу. В этом отношении его взгляды совпали с мнением Лангеншёльда, которого также стесняли конституционные формы, и потому он самовольно обходил их. «Конечно, — писал Снелльман министру статс-секретарю, — легче было бы укрыться за чужой вотум и сказать, что вина не моя, но до такой трусости я не унижусь».

Финляндские деньги

А протесты против новой финансовой системы и действий Снелльмана послышались в крае уже в то время, когда реформа только обсуждалась, и 28 апреля 1865 года на Высочайшее имя подано было прошение, подписанное многими финляндцами. Они считали, что реформа причинит «великие несчастья значительному числу местных землевладельцев, промышленников и вывозчикам товаров», почему ходатайствовали, чтобы реформа была отложена. Сенат оставил это прошение без последствий. Сенатор Грипенберг также полагал полезным отложить реформу, опасаясь неудовольствий со стороны России и считая выгоды реформы сомнительными. Сенат признавал политическую запутанность в отношении России более вредной для Финляндии, чем потерю нескольких тысяч марок.

Андерс Рамзай, хозяин огромного поместья и владелец завода, пишет в своих воспоминаниях: «В воскресенье 12 ноября нового стиля 1865 года — я никогда не забуду этого дня — в разных церквах страны прочитано было удивительное (underlig) постановление, запутанное и трудно понимаемое, из которого явствовало, что с этого