я не разделяю мнение этих господ (т. е. сенаторов), но ничего не могу сделать против них — я должен все доложить Государю. Но говорил ли он то же самое Государю — о своем собственном воззрении на дело — это сомнительно». В следующем письме графа Армфельта к барону Рокасовскому мысли его вновь обращены к монетному вопросу. Государь говорил об адресе, который циркулирует в Финляндии и имеет большое число подписей. Адрес касался вопроса о непринятии в стране рубля. Говорили, что и епископ подписал адрес. Это удивило Государя. «Не лучше ли правительству взять инициативу, чтобы парализовать дурной эффект и не поставить Государя в необходимость отказать в деле, которое Он рано или поздно должен по существу исполнить (пожаловать). Надо бы дать урок лицам, берущим на себя инициативу по делам, принадлежащим администрации» (29 декабря 1861 г. — 10 января 1862 г.). На следующий день граф Армфельт, как бы продолжая свои прерванные рассуждения, писал: «Вопрос о вексельном курсе — вопрос неприятный. Хорошо, если бы правительство сделало что-нибудь для успокоения общественного мнения. Меры ни к чему не приведут, но мы время выиграем для обсуждения меры, а кто выиграет время, тот выиграет дело (qui gagne du temps puit possiblement gagner la partie)», — прибавил граф, повторяя свою излюбленную поговорку.

Сенат сделал представление, в котором указывал, что кредитные билеты причиняют убыток как казне, так равно помещику и крестьянину. Предприятия остановились. Устранить зло предлагалось новым законом о том, что единственным мерилом ценностей в Финляндии следует считать металлическую монету. Такое узаконение ущерба России не причинит вследствие того, что в Финляндии в обращении количество русских кредитных билетов не велико и не превышает несколько сотен тысяч. «Народная гордость России» продолжал сенат, не может также оскорбляться тем, что «кредитные билеты империи не станут обращаться по нарицательной цене в крае, соединенном с этим великим государством». В заключение сенат взывал к «великодушной справедливости» Его Величества и выражал надежду, что «этот край, как бы мал он ни был, его финансы и его благосостояние не будут принесены в жертву в одном случае, когда того нимало не требуют ни действительная польза, ни настоящий интерес великой империи». Благоприятное же решение вопроса только «еще более скрепит узы, связывающие Финляндию с великой империей».

Финляндию в жертву, конечно, не принесли, хотя финансовое затруднение в России было повсеместным.

Рокасовский был в это время уже генерал-губернатором и находился в приятельских отношениях с графом Армфельтом, Шернвалем, Норденстамом и другими сенаторами. Прежние отношения возобновились, и, — по словам его современника, — за ним ухаживали, ему льстили, а он, со своей стороны, не противился ни выборной комиссии, ни созванию сейма, а в вопросе о монете не выказывал уже прежней энергии. Остается при этом невыясненным, свое ли убеждение он проводил в прежних своих заявлениях, или подпал влиянию Каткова; существует также предположение, что помещик Выборгской губернии статский советник А. Л. Ден внушил Рокасовскому некоторые воззрения, не сходившиеся с идеями Снелльмана и Генриха Боргстрёма-младшего.

Препровождая на этот раз просьбу сената министру статс-секретарю, Рокасовский, подтвердив ненадежное денежное положение Финляндии, отказался войти «в рассмотрение сего важного вопроса, касающегося, по его словам, финансовых и политических отношений собственно империи». Таким образом, единственный защитник интересов России временно смолк. Легко было, поэтому, предвидеть новый успех финляндцев.

«Нельзя отвергать, — читаем в заключении комитета (окт. 1861 г.), что денежные обороты в Финляндии находятся в настоящее время в стесненном положении, и это происходит по большей части от той зависимости, в которой Финляндия находится в отношении к империи, вследствие общей системы обязательного приема российских кредитных билетов. Но если с одной стороны Финляндия пользуется во многих отношениях несомненными выгодами, проистекающими от соединения её с великим и могущественным государством под одной и той же державой, то с другой стороны справедливо, чтобы она, при стечении неблагоприятных в этом государстве обстоятельств, вместе с ним подвергалась также и жертвам, которые при этом должна разделять и нести терпеливо. С улучшением рано или поздно финансовых обстоятельств, Финляндия может также рассчитывать на выгоды, которые произойдут от этой перемены. Впрочем, дабы пособить денежным оборотам Финляндии, Его Императорское Величество уже соизволил на то, чтобы в этом крае выпускаема была своя собственная монета, которая должна обращаться в крае вместе с российской государственной монетой. До сих пор, однако, не обнаружилось никаких существенных выгод от этой меры, и так как повеление о сем состоялось весьма недавно и о влиянии её еще нельзя сделать никакого верного вывода, то комитет и не считает себя в праве выразить об этом какое-либо решительное суждение».

Министром финансов с 1862 года состоял M. X. Рейтерн — лифляндец по происхождению. Он считался честным и бескорыстным государственным деятелем и принадлежал к либеральному лагерю. Обстоятельства, следовательно, и в этом отношении благоприятствовали установлению полной финансовой автономии Финляндии. рассмотрев представление сената о необходимости отмены в Финляндии обязательного приема государственных кредитных билетов, Рейтерн сообщил графу Армфельту, что в империи озабочены принятием мер к устройству денежной системы так, чтобы ценность кредитных билетов установилась наравне со звонкой монетой.

На выручку дела явился в Петербург Лангеншельд с двумя записками, в которых настаивал на скорейшем признании металлической монеты единственным законным платежным средством, иначе дела края сильно запутаются, особенно если финляндскому банку начнут предъявлять требования по размену бумажных денег. В крае растет справедливое неудовольствие от тяжелого финансового бремени. Неудовлетворение ходатайства уничтожит «симпатии к России». Желанием сената российские денежные интересы не нарушаются. А политические? О них Лангеншельд умолчал. Он торопил правительство и слегка угрожал ему. Опасение его вполне объяснимо. Если бы России, как она задумала, удалось фиксировать курс с определенным лажем на серебро, создалась бы полная возможность возвращения Финляндии к прежней русской монете. Этого-то, конечно, более всего и не желали, местные деятели, не успевшие выпустить в обращение своей марки.

В имперский комитет финансов, где предстояло рассмотрение просьбы сената, приглашены были Лангеншёльд и товарищ министра статс-секретарь Шернваль-Валлен. Комитет разделил соображения сената о необходимости прочного устройства денежной системы Финляндии и не встретил препятствия к производству заграничного займа, о котором также хлопотал Лангеншёльд, для пополнения металлических, средств финляндского банка. Положение комитета было утверждено 24 июля 1862 года.

Финансовое обособление Финляндии состоялось! Оставалось только практически осуществить его. Банкирский дом М. А. Ротшильд и сыновья устроили займ в 4.400.000 талеров. Постройка монетного двора в Гельсингфорсе была окончена в 1862 году; чеканить же монету пришлось только с осени 1864 г. Все было готово, чтобы произвести финансовое отделение