Шрифт:
Закладка:
— Уже прошло достаточно много времени с тех пор, как вы пытаетесь найти господина Джалалли. Удалось ли что-нибудь узнать?
— Видимо, вы ведете дневник моей жизни? Уникальная осведомленность.
— Об этом писали многие издания!
— Пока нет, но я думаю объявить вознаграждение за достоверную информацию о его местонахождении.
— Вы уже определились с его размером?!
— Пятьдесят тысяч.
— Он больше дорог вам как партнер или как модель?!
— Как человек.
— Бытует мнение, что модели в большинстве своем состоят в более близких, чем дружественные отношениях со своими, так сказать, работодателями, то есть следуют определенным меркантильным интересам. Не считаете ли вы…
— Мне нет до этого дела! Пусть они разбираются в своих проблемах сами!
— То есть можно думать, что при успешном разрешении вопроса поиска, вы будете…
— Вы хотели узнать, буду ли я с ним трахаться?! Я правильно понял?!
— Я этого не говорил!
— Разве?! Тогда почему я услышал?! Что ж, я ждал этого вопроса. Если по возвращении у господина Джалалли не пропадет желание вновь возобновить со мной сексуальные отношения, я буду удовлетворять его до тех пор, пока он будет позволять! Надеюсь, вам уже удалось догадаться, что помимо идеальной модели господин Джалалли еще является идеальным любовником и идеальной музой!
«Прости, дорогая», — успел подумать Маккена.
«Я не ревную, милый», — мысленно ответила муза.
— По всей вероятности вам нравится пиарить вашу ориентацию. Вы не скрываете, что вы…
— Гей?! — взорвался Рой. — В этом есть что-то странное?! А вы разве скрываете, что вы натурал?! Разница состоит в том, что я не лезу в вашу постель и не подсматриваю в замочную скважину, что в ней происходит, а вы в моей согласны быть третьим и даже поучаствовать в групповушке, лишь бы узнать что-то! К тому же, это вы пиарите мою ориентацию! Вам не кажется?!
— Быть натуралом нормально!
— Геем — не менее, но это не должно лично вас касаться!
— Любовь к мужчине аморальна!
— Так предупредите об этом свою женщину!
— Вы подменяете понятия!
— А вы статусы! Гомофобия — опасная штука, ибо ведет к гордыне! Уж не господь ли бог вы, когда судите и поднимаете камень, позабыв подумать, есть ли у вас на это право?! Кстати, хочу вам напомнить, чем более воинственным является гомофоб, тем выше степень его гейлатентности. Вы — латентный гей, друг мой! И, заметьте, не мне принадлежит право открытия этого явления и определения его. Вы погрязли в противоречиях! Разберитесь в себе, а не ищите виновного вне!
Журналист хотел что-то ответить, но задохнулся в возмущении, покрываясь лоснящимися от пота пятнами гнева.
Стив хищно улыбнулся. Началось. Он смотрел на Роя и чувствовал, что внутри него все смеется. Маккена — человек, который умеет творить. В том числе и скандалы. Он — манипулятор, и это составляющая его крови. Рой как волшебник высшей категории делал сейчас магический пас рукой над котлом, в котором тут же начался процесс кипения. Ему оставалось лишь добавить виртуального порошка из корня мандрагоры, чтобы варево превратилось в вязкую массу, которую он будет возить туда-сюда, пока не изваляет в перьях и не выстроит болванчика. Рой прекрасно защищен железным принципом. Ему плевать на то, что думают о нем окружающие. Ему гораздо важнее, что именно он думает о них.
— А вы, кроме того, — продолжил Рой, — по всей вероятности, еще и состоите в клубе анонимных фетишистов. Я правильно угадал?
— Как вы можете так безапелляционно заявлять…
— Что вы извращенец?! Извольте! Я лишь констатирую факт вашей страсти к облизыванию чужого грязного ношенного белья! Вы настолько помешаны на этом, что полезете в любую щель, лишь бы добыть! Видимо, это приносит вам нешуточный оргазм, раз вы так настойчивы! Все бы ничего, но помимо этого вы еще и групповой фетишист. Как только все закончится, вы помчитесь в свой офис, подвергая себя изнурительной спешке, чтобы донести белье теплым, пока не улетучился запах. Видимо, облизывать в компании намного приятнее, не так ли?!
— Господин Маккена! — взревел журналист, выкатывая вперед грудь. — Я подам на вас в суд!
— Это право дано вам конституцией, но я буду настаивать, чтобы он состоялся открытым и, поверьте мне, добьюсь этого. А дальше… дальше закон вороньей стаи. Каркать, заклевывая одного, а после пожирать его еще живьем. Это я про вас и свору грязных графоманов, что в силу отсутствия таланта и возможности создавать ориджиналы, занимаются тупым человеческим фикрайтерством, дожевывая и домысливая что-то по своему усмотрению. Вы — как плесень, прорастающая там, где ничего больше не растет…
— Вы попросту хам! Вы сошли с ума!
— Я не двигаюсь с места! Не припомню, чтобы в конституции были прописаны запреты на этот счет. И потом, разве я наступил вам на ногу в метро и не извинился?
— Вы заслуживаете…
— Чтобы такие, как вы визжали от собственной гнусной несостоятельности! Я милостивый человек и позволю вам убраться отсюда без необходимости приносить мне публичные извинения за грубое вторжение в интимную частную жизнь, что, кстати говоря, предусматривается все той же конституцией.
Смешки за спиной разогревали журналиста. Он распухал на глазах, словно в нем с огромной скоростью шел процесс метеоризма. Рой смотрел снисходительно (что очень хорошо умел делать) и усмехался.
— Надеюсь, — совершенно спокойно произнес Маккена, — у вас хватит здравого ума не полезть со мной в драку и окончательно выставить себя посмешищем?
— Пошел ты! — в сердцах проскрипел журналист. — Я этого так не оставлю!
— Придется, — еще понижая голос, ответил Рой, — потому что по-другому я не предложу.
Люди расступились, позволяя оскорбленному уйти. Рой пробежал взглядом по толпе. Она молчала, пытаясь, если не переварить, то хотя бы проглотить осадок только что схлынувших волн. Плесень, что вырастет поверх плесени. Маккена дал ей теплую влажную почву, куда лишь осталось посеять споры. Грязи не занимать. Они отлично умеют ее рыть.
— Я представил вам свои художественные работы, ожидая услышать оценку именно их! Я открыл перед вами душу, но вы полезли мне в задний проход! Не знаю, что оттуда возможно разглядеть! Будь по-вашему! Я объявляю сегодня день благотворительности! — почти выкрикнул Маккена. — У меня еще много грязного белья! Хватит всем!
Вдруг Рой выдернул рубашку, расстегнул ремень и молнию, раскрывая брюки.
— Сейчас, — продолжил он, — на мне чистое белье! Но, думаю, вам не составит труда его запачкать.
Маккена был подобен уставшему Аресу. Он не проиграл своего сражения. Стив видел, как в глазах его захлебывалось и тонуло пламя, словно его заливали водой. Всплески еще вскидывались, но становились все ниже и ниже, пока не угасли совсем.
— Шампанское? — предложил он, указывая раскрытой ладонью на фуршетный столик.
— Позвольте задать вам вопрос? — решилась спросить миловидная девушка.
— Еще что-то осталось? — переспросил Рой.
— Ваша выставка называется «Крик полуночной птицы». Почему вы выбрали именно такое название?
Маккена не ожидал. Он был вооружен против грубой тупой силы и оказался совершенно безоружным против простого человеческого вопроса.
— Вы когда-нибудь слышали, как кричит одинокая ночная птица? — голос его приобрел мягкие, но уставшие оттенки. — Когда все утихомирено и расслаблено он воспринимается обособленно, болезненно и резко. Она словно плачет, потерявшись в тишине. Кажется, что ей одиноко и неуютно, и она не видит дороги к свету. Я такой же человек, как и вы. И устроен по такому же принципу, но мне сейчас неуютно. Любой творец вкладывает в свои произведения самого себя, трансформируя через образы. Я тоже показал вам самого себя. Показал, как я смотрю на мир. Стоило лишь попытаться забыть обо мне, чтобы увидеть, ибо я лишь фон этому миру.
— Спасибо, господин Маккена, — улыбнулась девушка. — Это чудесная выставка. Очень необычная и редкая. Вы помогли мне понять, что мы живем и не ценим мгновения. Нам кажется, их слишком много, чтобы думать о каждом, но, когда оглядываешься, оказывается, что их слишком мало.
— И вам спасибо. Позвольте, я подпишу вам буклет?
И Рой написал: «Милая Диана! Желаю, чтобы Ваша жизнь состояла только из счастливых мгновений. С благодарностью. Рой Гейл Маккена».
Стив был готов прослезиться, но ему осталось лишь пожалеть о том, что он не очень умеет это делать, зато часть его сердца, навсегда принадлежавшая Маккене, скулила и рыдала в нем. Рой оплавлялся, расслаблялся и закрывался. Последовательно срабатывали переборки его души, блокируя ее отсеки. Мустанг-иноходец. Волк-одиночка. Ему так и не удалось убежать от себя. Как ни заковывал он сердце, как ни прятал в жестких скальных породах, высушивая в мертвых камнях, так и не смог защитить. Осталась
