ли Советский Союз эту точку зрения и считает ли он желательным обсудить эту тему. Тогда можно будет поговорить более конкретно, здесь или в Москве». В приведенных словах невозможно не узреть намека на необходимость встречи на более высоком государственном уровне. В завершение беседы Иоахим фон Риббентроп «еще раз просил сообщить все Вам и запросить Ваше мнение о том, считаете ли Вы желательным более конкретный обмен мнениями». В целом «вся беседа носила характер монолога, который я лишь изредка прерывал замечаниями в духе Ваших указаний», завершил свой отчет Г.А. Астахов, поставив под ним подпись «Полпред» и дату — «3/VIII-39 г.». В тот же день в Москве нарком В.М. Молотов вновь принял германского посла фон дер Шуленбурга.

В последующие дни нажим с германской стороны усиливался все заметнее. Еще одну шифротелеграмму о желании немцев продолжать обмен мнениями по вопросу улучшения советско-германских политических отношений из Берлина в Наркомат иностранных дел СССР Г.А. Астахов отправил 5 августа. Его довольно пространное письмо на имя В.М. Молотова — о некоторых аспектах улучшения политических отношений между СССР и Германией — пришло в Москву 8 августа. Шифротелеграмма о желании германской стороны выяснить отношение СССР к «польской проблеме» и вариантам ее разрешения — 10 августа. Письмо В.М. Молотову о близком военном конфликте между Германией и Польшей — 12 августа. Оно уведомляло, что «конфликт с Польшей назревает в усиливающемся темпе и решающие события могут разразиться в самый короткий срок (если, конечно, не разыграются другие мировые события, могущие изменить обстановку). Основные лозунги — «воссоединение Данцига с Рейхом», «домой в Рейх» уже выброшены, причем подразумевается не только Данциг, но и вся Германская Польша (тот самый коридор и не только. — Я.А.)». Накаляло атмосферу в Рейхе и то, что «сообщения о «польских зверствах» ежедневно заполняют столбцы газет, и тон в отношении Польши мало чем отличается от тона в отношении Чехословакии в начале сентября прошлого года». Однако заметил Г.А. Астахов и некоторую разницу, которая состояла в том, что «нет персонального глумления по адресу руководящих деятелей Варшавы, чем сохраняется мостик для «мирного» урегулирования вопроса». Взяв весьма важное слово в кавычки, временный поверенный исходил из того, что оно может быть только на германских условиях.

Сообщал он также, что «нет недостатка и в других симптомах близости назревающего конфликта — учащенные переброски — войск к восточной границе, реквизиции автомобилей, подмеченные иностранными военными атташе в Берлине и Дрездене (а возможно, и в других городах), резкий недостаток бензина… заметное невооруженному глазу беспокойство в населении по поводу возможности войны, таков далеко не полный перечень этих симптомов». Официальные представители германских властей в беседах с ними «не скрывают назревания развязки и признают приближение таковой», хотя опять же «с оговорками о возможности «мирного» разрешения вопроса на базе своих весенних требований (Данциг и экстерриториальная связь с ним через коридор)». При этом Г.А. Астахов высказывает весьма важное сомнение, состоящее в том, что «если бы поляки эти требования удовлетворили, то трудно предположить, что немцы удержались бы от постановки вопроса о Познани, Силезии и Тешинской области». Автор письма исходил из убеждения, что Германией «вопрос по существу ставится о довоенной границе (если не больше)». Иными словами — все земли, ранее входившие в состав Германской империи до Первой мировой войны, но по Версальскому договору переданные Польше, вновь Берлину виделись своими. Но все-таки немцы уповали на то, что «Польшу удастся или запугать или взять настолько коротким ударом, что Англия не успеет вмешаться, а затем примирится с реальными фактами».

Еще одно письмо В.М. Молотову «о готовности германской стороны пойти на политические уступки СССР в случае его обещания не вмешиваться в конфликт с Польшей» пришло от Г.А. Астахова тоже 12 августа. Шифротелеграмма В.М. Молотову, опять же о желании правительства Германии ускорить начало переговоров об улучшении советско-германских политических отношений и направить в Москву одного из ближайших соратников А. Гитлера — 13 августа. Новая шифротелеграмма — о стремлении правительства Германии добиться окончательной нормализации советско-германских отношений — 15 августа. Следующая шифротелеграмма — о готовности немцев для улучшения политических отношений с СССР согласиться на любые односторонние обязательства в отношении Прибалтики — 17 августа. Через два дня в Берлине состоялось подписание «Советско-германского торгово-кредитного соглашения», переговоры о котором длились с перерывами более полутора лет. В соответствии с этим документом Советский Союз на семь лет получал немецкий кредит на сумму 200 миллионов марок для закупки германских товаров.

Наконец 21 августа на имя И.В. Сталина пришла телеграмма А. Гитлера, в которой он поприветствовал заключение кредитного соглашения и предложил подписать договор о ненападении, для чего нужно принять в Москве его министра иностранных дел Иоахима фон Риббентропа. В тот же день И.В. Сталин ответил, что советское правительство поручило ему сообщить о своем согласии «на приезд в Москву г. Риббентропа 23 августа». Назавтра «Известия» опубликовали краткое сообщение под заголовком «К советско-германским отношениям», в котором говорилось: «После заключения советско-германского торгово-кредитного соглашения встал вопрос об улучшении политических отношений между Германией и СССР. Происшедший по этому вопросу обмен мнений между правительствами Германии и СССР установил наличие желания обеих сторон разрядить напряженность в политических отношениях между ними, устранить угрозу войны и заключить пакт о ненападении. В связи с этим предстоит на днях приезд германского министра иностранных дел г. фон Риббентропа в Москву для соответствующих переговоров». Сообщение звучало пока довольно осторожно. По крайней мере, из него еще не следовало, что пакт будет непременно подписан.

Можно ли утверждать, что только германский экономический нажим на Москву достиг поставленной Берлином цели? Видимо, лучше сказать, что столь же сильно на советскую сторону давили и обстоятельства иного порядка. В частности, в геополитическом смысле все горячее становилась как раз «польская проблема». Еще 3 августа Иоахим фон Риббентроп во время беседы с Г.А. Астаховым прямо сказал, что «Германия считает Данциг своим и полагает, что этот вопрос будет разрешен вскоре. Военное сопротивление Польши чистый блеф, и для того, чтобы «выбрить» ее, германской армии достаточно 7—10 дней». Можно не сомневаться, такие категоричные суждения основывались не только на личных впечатлениях и выводах министра иностранных дел Рейха. Вермахтовская «Памятка об особенностях войны в Польше», датированная 1 июля 1939 года, гласила, что Войско Польское — это «неполноценный боевой инструмент. Вооружение и оснащение тяжелой артиллерией, танками, самолетами и бомбами не соответствует современным требованиям. Командование отличается неуверенностью и схематичностью. Эффективность огня противника преуменьшается, а собственные возможности — в любом случае преувеличиваются. Однако эти слабые места частично компенсируются фанатизмом офицерского