Там «часть имущества маршала была спрятана», для чего пришлось вырыть и оборудовать специальные подземные укрытия, глубина которых достигала четырех, даже пяти метров. На подготовку подобного рода сооружений требовались не только соответствующие усилия, а и немалое время. Если учесть, что румынскую границу, как утверждает Мариуш Новик, ссылаясь на Дариуша Балишевского, с которым согласен и биограф Рыдз-Смиглого профессор Веслав Высоцкий, «конвой пересек еще до вспышки войны» — 29 августа 1939 года, то, скорее всего, свое имущество маршал отправил в Румынию еще до подписания пакта Риббентропа — Молотова. В том, что своя рубашка ближе к телу, муж и жена оказались едины. В конце сентября Марта «оставила Румынию и выехала во Францию, забрав с собой наиболее дорогие предметы: ювелирные изделия, сувениры, саблю маршала», после чего «осела в Монте-Карло». Оставшийся в Речи Посполитой Рыдз-Смиглы продолжал уверять широкую публику, что он и его подчиненные не поступятся даже польской пуговицей. Начальник Генерального штаба Вацлав Стахевич тоже настойчиво убеждал сограждан, что «разобьем немцев сами». Да и глава польского МИДа Юзеф Бек исходил из того, что польская армия сильна и «в случае чего быстро его (Гитлера. — Я.А.) проучит», напоминает современный польский публицист Рафал Земкевич.

Весьма немаловажную роль в формировании таких польских настроений в последние недели перед Второй мировой войной сыграли опять же Великобритания и Франция, еще в марте 1939 года официально пообещавшие Речи Посполитой стать гарантами ее независимости. И в самом деле пакт об общей защите в случае нападения Германии был заключен Англией и Польшей всего через два дня после советско-немецкого договора о ненападении. Первая же статья подписанного в Лондоне 25 августа 1939 года англо-польского Соглашения о взаимопомощи гласила, что «в случае если одна из Сторон Договора будет втянута в боевые действия с европейским государством агрессией, устроенной последним против указанной Стороны Договора, другая Сторона Договора немедленно предоставит Стороне Договора, втянутой в боевые действия, всю необходимую от нее поддержку и помощь». В секретном приложении к этому документу значилось, что под возможным агрессором подразумевалась Германия.

Договор с Великобританией о взаимопомощи в случае военного конфликта, к которому присоединилась и Франция, в Польше был воспринят с бурным восторгом. «Kurjer Warszawski» в своем утреннем выпуске за 26 августа сразу же назвал его «Союзом безопасности и мира», событием большого исторического веса, подчеркнув, что «со времен наполеоновских Англия ничего подобного, столь полного решимости не подписывала». Союз является «оборонительным альянсом в его наиболее выраженном значении», уточнялось в газете, он предусматривает «наиполнейшую помощь в случае непосредственной и даже посредственной угрозы для безопасности или независимости одного из контрагентов». Наиболее важной и реалистичной чертой союза становилось «утверждение об автоматичности помощи», притом «автоматизм абсолютной и безграничной помощи — это основное достоинство союза». Более того, специально подчеркивалось, что «союз Англии и Польши — это союз строительства, гарантирования безопасности и независимости не только Польши и Англии, но и всех государств восточной, центральной и северной Европы, на которую с большей или меньшей агрессивностью позволила себе поглядывать немецкая алчность».

Назавтра — 27 августа — корреспондент ПТА из Парижа процитировал газету «Paris Soir», в которой один из ее публицистов констатировал, что «в Германии господствуют катастрофические настроения». Туристы, прибывающие из Рейха, утверждал он, рассказывают, что «в местечке Лорах женщины провожали призванных под ружье резервистов с воплями и проклятиями, громко выражая свое возмущение, несмотря на присутствие поблизости все видящих членов СС». Сообщение другого корреспондента ПТА, переданное уже из немецкой столицы и датированное тем же днем, было снабжено красноречивым заголовком «Паника в Берлине». В нем утверждалось, что «тяжелая депрессия овладела настроениями немецкой общественности», происходящие в последние дни события «открывают ей глаза на введение ограничений в железнодорожном движении, прекращение авиасообщений, реквизицию автомашин, автобусов, лошадей, призыв рядовых почти из каждой семьи, а особенно введение с понедельника карточной системы практически на все предметы ежедневного потребления». Немецкое общественное мнение, «привыкшее к одуряющим и бескровным политическим успехам, с высочайшим беспокойством смотрит в будущее» и видит впереди «практически неотвратимую неизбежность получения наихудших результатов». Беседы с политиками и журналистами также свидетельствуют «о непривычном хаосе понятий, вызванных прежде всего советским договором». В дополнение к этому на передний план всплывает «глубокая депрессия» как «наиболее характерный момент» для сложившейся ситуации. Из уст немцев, сообщало агентство, во время бесед постоянно звучало, что «преимуществом Польши является энтузиазм, господствующий в армейских рядах и всем обществе», в то время, как «очевидно отсутствие всякого энтузиазма среди немецких солдат». Конечно же, «драться они будут, но только выполняя поступившие сверху приказы, однако не будут иметь того духа, который в случае чего станет господствовать в польском войске». Даже 31 августа 1939 года, в самый канун Второй мировой, «Illustrowany Kurjer Codzienny» убеждал своих читателей, что «немецкий солдат драться с поляками не желает и удирает за границу», более того, «первый же час войны станет призывом к революции в Третьем рейхе».

Как вскоре стало ясным для всей Европы, удар по Польше Гитлер отложил всего на четверо суток. Он случился не 26 августа, как ранее планировалось, а 1 сентября 1939 года. Спустя еще два дня — 3 сентября — войну Германии объявили Великобритания и Франция, что опять же воодушевило поляков. «Kurjer Warszawski», еще выходивший дважды в день, сообщал из Парижа, что и в французской столице «объявление Францией и Англией войны Германии встречено с величайшим энтузиазмом. Во всем городе прошли спонтанные манифестации его жителей, сопровождаемые неумолкаемыми возгласами в честь союзников — Англии и Польши». Толпы парижан собирались перед дворцом президента республики, французского Министерства иностранных дел, британским и польским посольствами, уведомляла газета. Все парижские издания «подчеркивают то большое и святое дело, которым является свобода человека и справедливость, в защиту которого встала непобедимая коалиция Франции, Англии и Польши». Пресса Парижа «твердит, что Гитлер своим решением подписал смертный приговор германскому народу». Никто не сомневается, что «война, навязанная миру Гитлером, должна завершиться победой справедливости, это значит победой армий союзников». Польское телеграфное агентство сообщало также, что французская печать «полна признания и удивления героической позицией Польши». Газета «Figaro» утверждала, что «нападение на Польшу мы восприняли так, словно совершен наезд на наши собственные границы».

После оглашения французского правительственного коммюнике о начале военных действий с Германией «Kurjer Warszawski» 4 сентября 1939 года вновь известил своих соотечественников, что «весь Париж вышел на уличные манифестации», в ходе которых его жители «выражают глубокую приязнь и восхищение армией и гражданском польским обществом, при этом все выражают глубокое убеждение, что скоро наступит момент, с которого начнется