с Польшей, а Польша продолжит свое балансирование уже между Берлином и Лондоном, как ранее балансировала между Берлином и Парижем. Но та игра лишь разозлила фюрера. Войцех Матерский считает, что гарантии были последней соломинкой, за которую Польше можно было ухватиться в поисках спасения. Ситуация дошла до того, что «возможности базировать безопасность Речи Посполитой на политике равновесия себя исчерпали. Германское предложение было отвергнуто, подчинение доминированию СССР не входило в расчеты, Лига Наций фактически была уже мертвым созданием, констелляция Межморья или третьей силы оказалась нереальной. Оставалась борьба за расширение сферы британских и французских обязательств». Но желали ли расширения своих обязательств ради Речи Посполитой в Лондоне и Париже? Ответ давно известен. Польше протянули не руку, а именно соломинку. Даже не протянули, а только показали, притом издали. Варшава выстраивала свою политику на фундаменте незыблемой уверенности, что Великобритания и Франция обязательно выполнят все обещания, зафиксированные в договорах с Речью Посполитой, подчеркивает современный исследователь ситуации тех дней, недель, месяцев Марек Корнат в книге «Polityka zagraniczna Polski. 1938–1939» («Внешняя политика Польши 1938–1939»), однако, оказалось, те руководствовались иными соображениями.

Конкретизирует политическую картину тех лет, а также обещанную помощь оказавшейся под ударом Польше и то, как британские государственные люди смотрели на Речь Посполитую не только с военной стороны. Весьма жесткие «характеристики» приводит в своем двухтомнике опять же Норман Девис. Оказывается, Дэвид Ллойд-Джордж говорил о Польше, как о «дефекте истории», исходя из того, что она «являет собой хронологию исторической неудачи» и всегда будет «примером коллапса». Историк, политолог и дипломат Эдуард Карр называл Польшу фарсом. Для Джона Кейнса — одного из главных теоретиков капитализма ХХ века — она была «экономической невозможностью, единственным промыслом которой является жидожорство». По своей сути эти суждения не сильно отличаются от тех предраздельных обзывалок времен второй половины XVIII столетия, когда о первой Речи Посполитой рассуждали как о европейском кабаке, борделе, заповеднике. Не трудно предположить, что такие характеристики не могли способствовать выполнению обещанных Польше гарантий в ее предстоящей драке с Германией. Положительный ответ не вытекает еще и потому, что были в британской столице утверждения и покруче, например, что Польша просто патологична. К слову, тот же Норман Девис свой двухтомный труд, посвященный этой стране, тоже назвал в таком же дискурсе, но весьма красноречиво: «Божье игрище. История Польши». Тем не менее, спустя полсотни и более лет после войны варшавский историк Павел Мацеревич стал утверждать ничтоже сумняшеся, что к той войне «польский солдат был подготовлен», и, если бы не удар со стороны СССР…

Что было в реальности? Уже на третий день войны маршал Рыдз-Смиглы исходил из того, что единственный способ ведения боевых действий польскими вооруженными силами — это отход от западных границ к берегам Вислы, о чем он откровенно сказал своим специальным посланцам дивизионным генералам М. Норвид-Нойгебауэру и С. Бурхард-Букацкому, направляемым в Лондон и Париж: «Фронт везде прорван, остается только отступление к Висле». При этом главком не скрывал, отмечает польский историк Винценты Ивановский, что уже сомневается, удастся ли успешно отвести польские воинские соединения, потому и добавил: «Если оно еще будет возможно». В польском генералитете в первую же неделю немецкого наступления, еще до так называемого «удара в спину», началось нечто трудно вообразимое для нормально организованной армии. Командующий группой — войск «Пруссия» генерал Стефан Домб-Бернацкий, увидев, что ситуация на фронте для подчиненных ему формирований и соединений складывается не лучшим образом, переоделся в цивильный костюм и покинул не только поле сражения, но и страну, отправившись через Венгрию в Великобританию. Командующий армией «Лодзь» генерал Юлиуш Руммель на шестой день войны после бомбардировки немецкой авиацией района расположения его штаба, не передав никому из заместителей своих обязанностей, поспешно убыл в Варшаву, где еще через три недели вместе с генералом Тадеушем Кутшебой подписал капитуляцию гарнизона, оборонявшего польскую столицу. Генерал Казимеж Фабрыцы, получивший 12 сентября приказ принять командование армией «Малопольша», тоже предпочел сесть в автомобиль и податься в Румынию. Все они пережили войну и ушли в мир иной в довольно почтенном возрасте. Оставил вверенную eму пехотную дивизию и генерал Владислав Боньча-Уздовский. Полковник Эдвард Доян-Сурувка сделал такое вместе с начальником штаба своей дивизии полковником Мечиславом Пенчковским и начальником связи майором Стефаном Прокопом — втроем они подались в ту же Румынию. Командовавший кавалерийской бригадой генерал Владислав Андерс сначала не стал выполнять приказ о прикрытии фланга одной из атакованных гитлеровцами пехотных дивизий, затем отказался занять оборону на окраине Кампиносской пущи в крупном сражении, которое у военных историков получило название «Битва над Бзурой». Мотивировал он свое решение тем, что бригада на тех позициях может понести большие людские потери, потому распорядился разделиться на несколько групп и пробиваться к границам Венгрии. Около города Самбор на Львовщине группа кавалеристов, в которой находился сам Андерс, наткнулась на бандеровцев, генерал был дважды ранен в начавшейся перестрелке, оказался в госпитале, а затем в советском плену.

Верховный главнокомандующий маршал Рыдз-Смиглы оставил столицу Речи Посполитой 6 сентября и по прибытии со своим штабом в Брест приказал не развертывать на боевое дежурство радиостанцию, чтобы ее не засекли немецкие пеленгаторы, после чего могли прилететь бомбардировщики люфтваффе. Некоторые польские публикаторы твердят, что ее и невозможно было развернуть, так как соответствующие коды радисты забыли взять в ходе поспешного отъезда из Варшавы. Дариуш Балишевский с горечью констатировал, что «в реальности польское государство и правительство уже не существовали», так как в нем, «начиная с 6 сентября… никто не управлял и не отдавал приказов». О том, где находится президент страны Игнацы Мосьцицки, покинувший Варшаву и переехавший сначала в деревню Блота около столицы еще 1 сентября, затем в принадлежавшее члену польского сената Янушу Радзивиллу имение Олыка на Волыни, а заодно и премьер-министр и генерал Фелициан Славой-Складковский, главком маршал Эдвард Рыдз-Смиглы, начальник Генштаба Войска Польского генерал Вацлав Стахевич, не знал даже Стефан Стажиньский — президент Варшавы, в которой в те дни стали поговаривать о создании другого правительства для компенсации фактической «пропажи» официального, однако отказались от такого замысла, чтобы еще больше не запутывать политическую и настроенческую ситуацию.

Через два дня после отбытия польского главкома из столицы — 8 сентября — передовые части вермахта подошли к южным предместьям Варшавы и сразу произвели атаку с целью ее захвата, однако были отбиты. Но к 14 сентября Варшава была окружена со всех сторон. В тот самый день — 14 сентября — моторизованный корпус гитлеровского генерала Гейнца Гудериана подошел к городу Брест на Западном Буге, овладел им,