в польскую спину» в сентябре 1939 года, не мешало бы помнить, что Черчилль и Ллойд Джордж, оказавшись «на стороне Сталина», советскими, белорусскими, украинскими, литовскими патриотами вовсе не были, а исходили из геополитических и военных реалий, неплохо знали их, а также историю межгосударственных отношений и уж, конечно же, не ставили своей целью защитить или оправдать Сталина. Они констатировали факты.

На фоне рассуждений о «сговоре двух диктаторов» весьма интересной теперь выглядит и реакция властей Польши на подписание пакта Риббентропа — Молотова. В Речи Посполитой тогда он был воспринят с оттенком явного пренебрежения. Современный польский автор Славомир Ценцкевич считает, что договор в Польше тогда просто проигнорировали. Польское правительство сразу же заявило, что это «мы первые заключили с СССР пакт о неагрессии», что «Берлин получил от СССР только то, что мы уже имеем давно». Варшавские газеты писали о советско-германском договоре, как о дешевой сенсации, которая не будет иметь практического значения. К примеру, «Dziennik Narodowy» 25 августа 1939 года в материале под заголовком «Ничего не изменилось» сообщал, что пакт «не вызвал впечатления, которого от него ожидали», хотя предполагалось, что «он ослабит союзнические отношения между западными сверхдержавами и Польшей». Наоборот, после него «Англия и Франция не только подтвердили свою верность союзам», но и дали понять, что «выступят немедленно и активно, если Польша сочтет это необходимым». На следующий день та же газета на фоне все заметнее ухудшающихся отношений с Германией подчеркивала, что «у польского народа героическая позиция», агрессор «будет стерт в порошок», союзники Речи Посполитой никогда еще не испытывали такого вдохновения перед боем, поскольку «от свободы и жизни Польши зависит судьба других государств Европы». «Kurier Warszawski» тоже констатировал, что весь мир с удивлением и уважением смотрит на польское спокойствие, сплоченность и готовность к борьбе. Верховный главнокомандующий вооруженных сил Речи Посполитой маршал Эдвард Рыдз-Смиглы счел нужным на каждом шагу твердить, что в случае войны с Германией «не отдадим даже пуговицы».

Верил ли сам Рыдз-Смиглы в то, в чем убеждал своих сограждан? Довольно убедительный ответ на этот вопрос проистекает из публикации Мариуша Новика «Сокровища маршала Эдварда Смиглого Рыдза» в польском издании журнала «Newsweek» в январе 2013 года. В ней говорится, что в один из тех августовских дней 1939 года «в особняке на стыке улиц Бельведерской и Кленовой» в Варшаве в несколько «военных автомобилей, в том числе и в грузовики, солдаты грузили ковры, мебель, тяжелые деревянные ящики. Под брезентовые тенты запаковывались кресла, комоды, тумбочки и старый, красивый резной столик. Если бы кто-то заглянул через высокий забор, понял бы, что это переезд. И если бы сообразил, что резиденцию занимает маршал Эдвард Смиглы Рыдз, задумался бы, куда в такое тревожное время собрался верховный главнокомандующий». Однако, уточняет Мариуш Новик, Варшаву оставлял не маршал. Из особняка вышла его жена «Марта Рыдз, села в стоящий у подъезда темный «шевроле», и колонна «из двух грузовиков с мебелью и домашней утварью Смиглого и нескольких легковых автомобилей, в которых ехали родители и сестра Регина Ружаловска из Плоцка, две горничные (польская и французская), две кухарки и слуги пани маршальши, а также жандармы из охраны семьи маршала» двинулась улицами в сторону Люблина, а затем Тернополя к границе с Румынией.

Вообще-то в польских источниках жену маршала Рыдз-Смиглого, как правило, называют Мартой Томас-Залесской. Родилась она в семье аптекаря около Житомира. Сразу после окончания гимназии, сообщает Дариуш Балишевский, влюбилась в местного богатого панича Залесского и стала его женой. Жили они в Киеве. Но с началом Первой мировой войны поручик Залесский оказался на фронте, а у Марты случилась новая любовь. Местные доброжелатели постарались уведомить об этом ее мужа, тот смог «вырваться из военных окопов» и застал дома не супругу, а ее любовника. Благородный офицер, уразумев, что и к чему, стал уговаривать того «во имя их счастья» пожениться с Мартой, но в ответ услышал хохот. Тогда поручик выхватил наган и «впаковал в недостойного соперника все содержимое магазина». Вроде бы последнюю пулю он собирался выпустить в себя самого, но помешала разгоряченность.

Вникнув во все детали, военный суд только разжаловал его в рядовые и отправил снова на фронт. Не исключено, что на столь мягкий приговор повлияло поведение Марты, допустил Дариуш Балишевский, ибо «людская молва зафиксировала факт ее присутствия на похоронах любовника», ее «отчаянные рыдания», а также то, что «мужа она забыла» и ни разу не проведала его после ареста. В 1918 году Марта познакомилась с полковником Эдвардом Рыдз-Смиглым, который уже был бравой рукой маршала Пилсудского и прибыл в Киев по делам Польской военной организации. Вскоре она оказалась в Варшаве и начала жить с новым мужем. Впрочем, есть утверждения, что официальной супругой знаменитого польского военного Марта стала только в начале 1939 года, поскольку Залесский был жив и до своей смерти не давал согласия на развод. Отношения с новым супругом у нее были своеобразные. Вместе их видели весьма редко, а если они и приходили куда-то вдвоем, то жена маршала обязательно была в перчатках по локти, объясняя это тем что «у нее, к сожалению, аллергия на мужа». Красивая, интеллигентная, «равнодушная ко всем, кто ее любил», она «носилась как королева и вела себя как повелительница, которой вскоре ей и предстояло стать». В 1940 году ее супругу явно светило «завладеть президентурой Польши». За два года до этого она «выехала во Францию, чтобы наилучше приготовиться к новой роли». В Монте-Карло на средства Генерального штаба Войска Польского ей был куплен дом. Перед самой войной она приехала в Варшаву, чтобы позаботиться о домашнем имуществе. Оно и было погружено в автомобили в те августовские дни.

Мариуш Новик в своей публикации о вывозимых сокровищах польского маршала не уточняет, что содержалось в больших ящиках, для перевозки которых понадобилось два грузовика, но ему известно, что главный польский военный «обладал многими ценными предметами». В их числе — коронационная сабля польского короля Августа II Сильного. Эдвард Рыдз-Смиглы имел также «большую коллекцию картин», что вполне объяснимо, он ведь и «сам был художником, закончившим Академию искусств». Почему был затеян выезд и вывоз? Так ведь «рапорты о передвижении германских войск вдоль границы были однозначными», поясняет Мариуш Новик, потому и решил маршал «позаботиться о безопасности жены», а заодно и «о сохранности своего имущества». Журналистка Марта Тыхманович, которая тоже обращалась к этой теме, отметила, что по пути за пределы Польши перевозчики останавливались на Люблинщине в усадьбе одного из лесничих — Кароля Рачиньского, который «был хорошим знакомым Рыдз-Смиглого».