болгары уехать, как в Санкт-Петербург прибыл король Петр, который был гораздо более популярен при дворе Николая II, чем хитрый Фердинанд, и стал склонять русских на сербскую сторону. Он получил важные заверения: Россия больше не намерена предоставлять Болгарии статус привилегированного союзника. Многолетняя российская поддержка болгарских притязаний на Македонию официально останется в силе, но за кулисами Извольский пообещал, что найдет способы «удовлетворить интересы и защитить права Сербии». Более того – и эта новость взбудоражила министерство иностранных дел в Белграде, – Россия теперь согласилась с тем, что часть Македонии должна отойти к Сербии[849].

Одна из привлекательных сторон политики Балканской лиги в глазах России как раз заключалась в том, что она позволила устранить несовместимость между вариантами, по крайней мере, на какое-то время. Как только переговоры по сербско-болгарскому альянсу в марте 1912 года достигли того, что казалось взаимоприемлемым решением проблемы Македонии, можно было предполагать, что Лига окажется надежным инструментом российской политики на полуострове. Положение об использовании российского арбитража в спорной зоне, казалось, было призвано защитить особую роль России, при этом создав механизм, с помощью которого покровитель славянских народов сможет сдерживать и улаживать конфликты между своими союзниками.

Неожиданно быстрое наступление болгарских войск на Константинополь вызвало панику в Петербурге. Сазонов призывал Софию быть «мудрой» и достаточно расчетливой, чтобы «остановиться в нужный момент». Его тревога усугублялась ужасным подозрением, что французы подталкивали болгар к захвату османской столицы[850]. Но паника улеглась после краха болгарского наступления, и после войны Санкт-Петербург сосредоточился на посредничестве в урегулировании конфликта между двумя государствами-победителями в соответствии с условиями, изложенными в мартовском договоре 1912 года. Однако Сербия отказалась освободить территории, которые она захватила, а Болгария не намеревалась отказываться от своих претензий на эти территории. Посредничество оказалось практически невозможным: болгары утверждали, что любое посредничество должно основываться на договоре от марта 1912 года, в то время как сербское правительство считало, что развитие событий сделало договор недействительным. Балканские государства были, как выразился царь Николай, похожими на «послушных подростков», которые «выросли в упрямых хулиганов»[851].

Сазонов поначалу тяготел к Болгарии и вполне резонно обвинил Сербию в том, что она отказалась освободить завоеванные территории. Но к концу марта 1913 года министр иностранных дел России вернулся к поддержке Белграда и призвал Софию пойти на уступки. Когда он узнал, что болгары собираются отозвать своего посла в Белграде Андрея Тошева, Сазонов пришел в ярость и обвинил болгар в том, что они действуют по указке Вены; из-за своей «дерзости по отношению к России и славянскому миру» болгары «обрекают себя на погибель»[852]. Болгары согласились не отзывать посла, и ссора была улажена, но благосклонность России к Софии была надолго утрачена. Свою роль сыграло и то, что именно болгары начали военные действия 29 июня, поскольку Сазонов неоднократно предупреждал, что тот, кто начнет следующую войну, заплатит высокую цену. (Тем не менее русские тоже приложили руку к этому, поскольку Гартвиг дал указание Николе Пашичу ни при каких обстоятельствах не проявлять инициативу, а ждать выступления Болгарии.)

В то же время произошел сдвиг в политике России по отношению к Румынии. Во время Первой балканской войны Сазонов ходатайствовал за Софию перед Бухарестом, чтобы гарантировать, что Румыния не воспользуется случаем для нападения на болгарскую территорию – он имел в виду Добруджу, приграничный регион, на который претендовали оба государства. Напротив, в начале лета 1913 года, когда сербско-болгарское соглашение по Македонии было нарушено, Сазонов дал Бухаресту понять, что Россия не предпримет никаких действий, если Румыния выступит против агрессора в сербско-болгарской войне[853]. Это стало самым решительным шагом в антиболгарской политике и сделало позицию и намерения России беспрецедентно ясными.

Занятие Санкт-Петербургом существенно более просербской позиции было подкреплено и финансовыми соображениями. После Второй балканской войны участвовавшие в ней государства, как было сказано в исследовании Фонда Карнеги, посвященном причинам и ходу Балканских войн, находились в состоянии «попрошаек, [которые] стремятся занять деньги, чтобы покрыть свои долги и вновь начать наращивать военные и производительные силы»[854]. Из них ни одна не находилась в более плачевном состоянии, чем Болгария, которая только что вела войну на четыре фронта с огромными человеческими и экономическими потерями (Болгария потеряла 93 000 человек во второй войне – больше, чем все четыре ее противника вместе взятые)[855]. При новом либеральном премьере Василе Радославове, вступившем в должность как глава коалиционного правительства 17 июля 1913 года, Болгария начала рассылать запросы о предоставлении огромного кредита. Первой в конце октября ответила Вена, выдав небольшой аванс в размере 30 миллионов франков, но этой суммы было недостаточно даже для того, чтобы правительство Болгарии могло продолжить обслуживание своих долгов. Несмотря на заверения в том, что София готова навсегда передать Дарданеллы в российскую сферу влияния, Санкт-Петербург не захотел прийти на помощь. Сазонов считал, что необходимо отказаться от любого финансирования Софии до тех пор, пока оставалось у власти правительство Радославова, которое он считал враждебным России. Да и в любом случае Россия не была в состоянии предоставлять кредиты в масштабах, которых требовала София, даже если бы возникло такое желание. Поэтому более важным было продолжать давление на Францию, которая все еще имела доступ к значительным резервуарам финансового капитала, с тем чтобы она следовала линии России и отказала Софии в поддержке[856].

Не то чтобы французов нужно было долго уговаривать. Они осуществляли политически мотивированное финансирование Белграда после австро-сербской «свиной войны»[857]. Выдача иностранных займов было устоявшимся и очень эффективным инструментом французской дипломатии. Андре де Панафье, французский посланник в Софии, отмечал взаимосвязь между деньгами и внешней политикой, когда упомянул в депеше от 20 января 1914 года, что пока София остается в дружеских отношениях с Веной, всегда легко придумать причины для отказа от выдачи Болгарии ссуды[858]. Однако Сазонову было также ясно, что если заходить в подобной политике слишком далеко, это может оказаться контрпродуктивным. Когда новый российский посланник Александр Савинский был отправлен в Софию в январе 1914 года, его задача заключалась в том, чтобы не допустить дрейфа Болгарии в сторону германских держав[859]. От российского поверенного в делах в Софии поступило предупреждение, что блокирование ссуды будет просто означать, что Болгария в конечном итоге использует немецкие деньги для покупки австрийского оружия[860]. Под давлением этих аргументов, убедительно переданных в Париж Извольским, на набережной Орсе в феврале начали рассматривать вопрос о предоставлении Болгарии ссуды, но на обременительных условиях, включая требование о том, что деньги должны быть потрачены на закупку только французского оружия и боеприпасов[861].

Как и предполагалось, на помощь поспешили немцы. К середине марта правительство Германии согласилось поддержать болгарский заем, обеспеченный немецкими банками. Это не было следствием какого-то давно разработанного немецкого плана по взятию Болгарии в клещи Тройственного союза – летом немцы также предложили крупные займы на щедрых условиях Сербии[862]. Однако получилось, что в то время, как у сербов уже были открыты кредитные линии и они не намеревались принимать какое-либо предложение, которое могло бы поставить под сомнение их приверженность Антанте, болгары были в отчаянии. Узнав о переговорах, проходящих между Берлином и Софией, правительства России и Франции в ответ попытались предпринять последние усилия, чтобы помешать предоставлению кредита. Савинский размещал вдохновляющие статьи в болгарской русофильской прессе и постоянно призывал Сазонова усилить давление на Софию[863]. В последний момент на сцене появился французский банк Périer & Cie, специализирующийся на кредитовании Латинской Америки и Востока, со встречным предложением: 500 миллионов франков под 5 процентов. Предложение банка Перье, которое почти наверняка было сделано под русским давлением, организованным через Извольского, предусматривало, что ссуда будет обеспечена российской гарантией – в случае дефолта Россия обязуется взять на себя болгарские обязательства. Целью было объединить очень большой кредит с элементами политической зависимости, что усилило бы влияние Антанты на Балканах. План состоял в том, чтобы убедить болгар принять заем, а затем оказать на них давление, чтобы они сменили правительство[864]. Но предложение Перье было