Шрифт:
Закладка:
– Мы должны были… на них наши трупы, Камиль! Семь рисунков… семь самоубийц! Дело о шести самоубийствах, Камиль… это не случайность. Алле было шесть лет, и она тогда уже знала, что они умрут!
– Не совсем так, – поправил Камиль. – Она знала, что ты будешь рядом с ними, когда они умрут. Ты будешь в центре всех этих смертей. И это хорошо.
– Еще одно слово, Камиль, – терла я глаза, чувствуя, как в них лопаются сосуды, – и я тебе врежу.
– Хорошо, – добавил он, – что рисунков не двадцать пять и сто сорок. Значит, больше никто не умрет.
– Уверен? – Уловив момент, я снова пнула металлическую коробку. – Сколько таких она отправила в письмах, знаешь? Полине подарила сама… назвала их… картой к спасению… Типа, вот тебе схема, как ты сдохнешь, не поймешь ее – твои проблемы! Ты – труп!
– Я доложу Воеводину. Он проверит. Сравнит ДНК карты с образцами крови жертв.
– Не надо быть Воеводиным, Камиль, чтобы понять – они совпадут!
– Пусть так. Все равно неизвестно, что заставило их сделать это. Почему они… поступили так. Воронцова мертва.
– Уверен?
Его плечо дернулось, и теперь уже Камиль пнул ботинком по камню под ногами, пытаясь унять приступ.
– Уверен. Лично делал ее вскрытие.
– Ты? Копался в ее… голове?
– Все как у всех. Обычный труп. Никаких аномалий не выявлено. Кроме особенностей крови.
– Она была черной?
– Золотой. Только сорок людей на планете имеют такую кровь. Ее называют «золотой». Кровь с нулевым резус-фактором. Если тебе это важно, попади вы с Воронцовым не в сердце, а в ногу, в любую крупную артерию, ее бы все равно не спасли. Такой крови для переливания ни у кого нет, а любая другая убила бы ее.
– Алка… – закрыв лицо руками, я обессиленно рухнула на бордюр, – что ты хочешь мне сказать? Ее стих, рисунки… Камиль, – не могла я унять зуд в глазах, – ты хоть представляешь, каким был бы мир, если бы она не умерла?
Он опустился рядом, прикоснувшись своим плечом к моему:
– Иногда я думаю, каким был бы мир, если бы вас было четверо.
– Четверо? Ты про моих сестер?.. Я тебе точно врежу! – замахнулась я, но Камиль перехватил руку, сдавливая запястье.
Мне было больно от старых ран после стяжек, но я даже не поморщилась.
– Они были детьми, Камиль! Им было всего десять!
– Кто-то или… что-то решило их забрать. И Аллу тоже.
– Мы с Максимом убили ее, чтобы спасти остальных!
– А десятилетних девочек – не вы?
Сумев наконец-то выкрутиться, я оттолкнула его со всей силы. И еще раз, и снова. Камиль пятился, дергался, но не пытался защититься. Он выглядел даже надменно, позволяя мне нападать на него, и мои атаки становились все агрессивней и жестче. В какой-то момент взгляд Камиля стал обеспокоенным, и, не успев понять, что случилось, я получила три тычка пальцами.
– Твои глаза. Капилляры лопаются.
– Сейчас я лопну твои! – замахнулась я кулаком, но получила три пальцевые атаки: в переносицу, ладонь и под лопатку.
Скорость была столь быстрой, что невозможно было рассмотреть его руки и хоть как-то защититься. Я почувствовала слабость во всем теле, и у меня подкосились ноги. Раненым зверем (или зверем с ярким, торчащим из шкуры дротиком) я плелась по подворотне, хватаясь руками за деревья, капоты машин, спинки лавочек. Темные пятна перед глазами полностью закрыли обзор. Падая, уходя в черное зеркало, я услышала Аллу: «Найди меня, Кирочка… найди меня».
Чувствуя, что прихожу в себя, я ощутила запах формальдегида. Что-то жесткое под всем телом. Глаза словно засыпало песком и заволокло коркой. Растирая их руками, я попыталась сесть, когда за спиной зажглась тусклая настольная лампа.
– Очнулась? Вот, выпей.
– Я в морге?
– Пока нет.
– Мы у тебя дома? – За мелькающим серой тенью Камилем я разглядела его старый ковер с истоптанной «evoL». – Что произошло? Ты… – вспоминала я, – ты на меня напал со своими тычками!
– Пришлось тебя остановить.
Он надавил рукой мне на лоб, чтобы я опустила голову обратно на кушетку.
– Компресс, – протянул он ватные диски с чем-то коричневым.
– Пойдет! В глазах песок! – позволила я положить диски себе на веки. – Что за чай? – принюхивалась я к травяному аромату.
– Из жабьей клоаки и голубиного зоба, – надавил он рукой на лоб снова, чтобы я не дергалась.
Но я лежала смирно, не поверив в эти издевки.
– Зачем ты стреножил меня? Ты заслужил, сам знаешь. Природа или кто-то за нее избавляется от нас… таких, как Алла. А если бы это были твои дети? Твои Ира, Мира или Алла?
– У меня нет детей.
– Повезло планете, да?! Ты же социопатный социопат! Как я… Ты ведь так думаешь?
– Я не думаю, а делаю выводы. Ты напала на Максима, сегодня на меня. И я до сих пор уверен, что твой Стив в голове приказывал тебе швырнуть нож не в бак «Инфинити», а в бухого парня, который тебя оскорблял.
– Я на тебя напала? Не выдумывай! Ну, толкнула пару раз, как девчонка, за то, что ты про моих сестер такое брякнул. Осталась только я, Камиль. Из всех четверых. Прибей тогда уж и меня, чтобы миру спокойней жилось. Чтобы природа не избавлялась от таких, как я и Алла.
– Мир сделает это сам.
Наконец-то сумев сесть, я сняла с глаз ватные диски. Голова больше не кружилась, песок в глазах растворился. Слева на столике с колесиками возвышалась коричневая банка с надписью: «жабья клоака и голубиный зоб».
– Я тебе не соврал, – ответил Камиль, когда я перевела взгляд с банки на него. – И про это тоже не буду, – выставил он перебинтованное предплечье.
Рукав его широкого бежевого свитера был оторван. Кожа перетянута тугим бинтом.
– Кто это тебя так?
– Надеюсь, Стив.
– С-стив… то есть… я?
– Что-то в тебе, Кира. Что-то, с чем ты не можешь справиться. И не контролируешь.
– Но я не помню… – подобрала я оторванный рукав свитера, что валялся на полу.
Бежевая пряжа топорщились на меня оторванными сухожилиями.
– Ножом?.. – еле смогла я выговорить всего одно слово.
– Стеклом. Битой бутылкой, которую ты подобрала за гаражами.
– Этого не было… я этого не делала…
– Ты не помнишь?
– Камиль… – прижала я к груди оторванный рукав, – я не помню тот день тоже… тот пикник с сестрами… Что, если ты прав?! И Максим… он же постоянно намекает мне… Что я за монстр, Камиль? Какой я, к черту, следователь, если убиваю людей?!
– По закону ты никого не убила.
– Я напала на Макса, на
