– Потому что лед из-под земли охлаждается. Климатом и хладоустановками. Как летний каток. Как подумаю, сколько бабла они влили! То есть заморозили!

– А те, кто строил, – спросил адреналиновый Камиль, – у них карту к склепу никто не пытался купить?

Кома прыснул смехом:

– Первое, че сделали! Но строили разные бригады. Одни там, вторые здесь, а найти тех, кто склеп возводил, вообще никто не смог. Даже Коровин не смог! Уж про него-то вы слышали?

– Может, и нет никакого склепа. А вы, то есть мы, как придурки его ищем.

Кома не думал ни секунды:

– Но верить-то во что-то надо, как в Атлантиду или пришельцев, которые строили египетские пирамиды! Или в истуканов острова Пасхи. Почему их восемьсот восемьдесят семь? А не восемь? На одного еще камешков не хватило? А было б три знака бесконечности. Короч, пришли, – остановил нас Кома, окликнув кого-то из толпы: – Спелый! Поди сюда!

В обычной одежде, без пуховиков и кричащих туристических брендов, к нам вышел парень лет пятнадцати, спешно убирая наличку только что заплативших ему трех подружек.

– Готовь моих друганов!

Спелый протянул нам с Камилем шорты из ремней, похожие на парашютные или для бейсджампинга.

– Страховочная веревка не двойная, а тройная. Каждая крепится к своему блокирующему узлу, – подергал Кома за все три каната по очереди. – Внутрь уйдем через три поворота, максимум сто метров. Будет мрачновато. Лабиринт идет через лес. Стены высотой тридцать метров. Фонари есть? Держите, – швырнул он нам оранжевые строительные каски с фонариками, – для фоток снимите. Безопасность на первом месте типа!

Самопровозглашенные экскурсоводы по очереди проверили оборудование на нас с Камилем, потом Кома пристегнул себя и нас карабинами и повел внутрь. Кто-то из зевак подбадривал нас, девушки делали пару шагов под арку входа и, визжа, выскакивали обратно.

– Лучшие экскурсии в лабиринт только у нас! – сунул он девушкам листовку с отметкой своей палатки на карте лагеря, ведь выйти на связь по телефону тут нельзя.

Камиль шел впереди, я следом. Он объяснил, что взял экскурсию, чтобы мы смогли осмотреться, куда, собственно, готовы отправиться.

– И сколько у нас шансов найти склеп и вернуться? – спросил Камиль.

– Чуть больше нуля, – ответила я, оценивая масштабы постройки.

– Уже не безнадежно.

Когда за первым поворотом рассеялись визги толпы, Кома остановился.

– Вон, – вытянул он руку, – тутошная стена плача. Оставляют послания Алле, ее семье, кто-то строчит Кире, Максу, Костяну. Царапают сердечки или рисуют помадой паутины какие-то, – уставился он на размазанную малевальню на подтаявшем льду.

– Это оптический прицел, – вспоминала я такой рисунок, – только он потек и стал… как паутина… – Я сделала фотографию.

Снова паутины.

– Точняк! – согласился Кома и протянул кортик. – Можете оставить письмецо. Инициалы или че сами хотите.

– Идем дальше, – отодвинула я нож, словно курильщик сигарету в одну минуту первого, после того как решил завязать в двенадцать ночи.

Мы шли еще десять минут. Потолков в лабиринте не было, и я смотрела на плывущие по синему небу треугольные пики сосен. Словно стражники, они пытались защитить свою снежную королеву, оставившую (мне, нам, людям?) свой посмертный квест.

– Второй поворот! – оповестил Кома, снова останавливаясь. – Здесь пять развилок. Видите, везде веревки проложены. По ним передвигаются команды. Есть карта, куда заносятся ранее не изученные изгибы. Тут же ж то круглые рулетки вертятся, то прямоугольная классика. Есть участок, где под землю лестница ведет, и там тоже – лед.

Он достал планшет и включил видео, показывая:

– А потом бац, и пустота… круглое озеро, а с него двадцать лучей.

– Двадцать два, – на автомате поправила я его, просто потому, что их было двадцать два.

– Точняк! И в любой войти можно. Мы это озеро назвали Солнцем. Оно за пятьдесят километров от арки входа. Дальше него еще никто не забирался. Или не возвращался… Шутка за доллар! Чаевые приветствуются! – поклонился он.

Становилось холоднее. Тут уже не походишь в футболке, и мы с Камилем накинули капюшоны.

– Третий поворот, – резюмировал Кома, – свободное время десять минут. Карабины отстегивать нельзя, а так делайте че хотите.

Я снимала видео, делала фотографии, прислушивалась, принюхивалась. Стены и тут были исчирканы сердцами, помадой, исцарапаны признаниями в любви.

Мелькало и мое имя: «Кира огонь!», «Люблю Киру», «Кира убийца!», «Чтобы тебе здесь лежать, Журавлева!», «Кира тупарылайа овтца».

– Не читай этот бред, – отвернулся Камиль.

– В «тупарылайа овтца» три ошибки, – закатила я глаза.

– «Ошибки» – те, кто пишет это.

– А вы сами-то за команду Аллы или Киры топите? – спросил нас Кома.

– Мы – рефери, – ответила я. – Хватит. Возвращаемся обратно.

– Кроет, да? Тут многим не по себе. У кого клаустрофобия, у кого боязнь замкнутого пространства, у кого эзотерические приступы… типа они Аллу слышать начинают. Ее вой, стон и плач, когда ее застрелили.

Я стала чаще отворачиваться от ледовых стен, и Камиль заметил это.

– Опять? Увидела что-то?

Мы с Камилем возвращались почти бегом. Выбравшись из лабиринта, я никак не могла отстегнуть оборудование. Руки не слушались. Пальцы окоченели.

– Ой, там так страшно? – спрашивала меня одна из туристок, что купила билет на завтра.

– Нет, – ответила я, – страшнее всего здесь, – кивнула я на толпу.

Камиль установил палатку, расстелил спальники и поставил треногу для котелка. По спекулятивным ценам мы купили макароны быстрого приготовления, охапку дров и растворимый кофе.

– Не банановый латте с апельсиновым сиропом, – протянул Камиль кружку, – но все-таки кофе, – сделал он пару глотков.

– Это не из-за токсина. Я всегда видела сестер, Камиль. Сразу, как погибла Алла.

– У тебя эффект накопления.

– А дозировка в моей крови? Что в анализах?

– Был всплеск в тот день, когда ты с Максимом посетила бал. Уровень Огоньковой превышал твой уровень в два раза. Вы обе контактировали с токсином на празднике или перед ним.

– Ясно… – развернулась я к лабиринту и достала переписанный от руки текст стихотворения.

– Не передумала?

– Она бы не оставила такую штуковину просто так. Аллы там нет, но что-то другое мы точно найдем.

– А веревки? До третьего поворота я дорогу запомнил. Дальше веревки хватит на пятьсот метров.

– Не нужно, Камиль. Ни веревки, ни фонари не понадобятся. Слушай:

Где прозрачные стрекозы

Оставляют след на глади

Лепестка, что тоньше розы,

Заходи ко мне, не глядя.

Здесь рождаются желанья,

Всходят морок, сумрак, рок,

Погибая в предсказаньи,

Всем готовый бугорок.

Приходи ко мне без страха,

Буду ждать тебя внутри,

Без крыла, моя ты птаха,

За судьбу благодари.

Где колосья льются речкой,

Где истоки зазеркалья,