– Это как?

– Воеводин меня уволил.

«Ты не работала по трудовой», – комментировал Камиль.

– За что? Почему? – схватила Поля меня за руку. – Ты ведь спасла столько людей с катера «Инфинити»! Они бы разбились, вылетев на берег!

– Ну… я провалила дело. От меня сплошной ущерб. И я… много истерю, – уклончиво описала я инцидент с Максимом.

– Я тоже люблю поплакать или посмеяться. Но мне выписали таблетки, поэтому я веду себя нормально. Это хорошо, что тебя уволили.

– Ага…

– Я не в том смысле! Я не хочу с полицией говорить… я их ненавижу.

– И я… – хмыкнула я, – диплома у меня нет, опыта нет, – вошла я в роль, – они меня при трех… даже пяти юристах выпроваживали! Прикинь? Как самую злостную преступницу! Наручников не хватало только! В следующий раз стяжки с собой захвачу!

«Переигрываешь…»

– Не важно, – отмахнулась я, – плевать мне на работу! На стажировку! На Воеводина! На трупы Камиля, на пленки Кости, на сайт Антона… и на… – но плевать ли мне было на Макса? – Мне только девятнадцать… Еще наработаюсь! Еще настрадаюсь по парням, что-то найду, что-то потеряю, но не вернусь в бюро. В особняке Страхова остался весь мой страх, и мне плевать на их проблемы! Можно? – попросила я померить один из париков, и ошарашенная, но восторженная моим манифестом Поля сунула руку в коробку и протянула мне парик со стрижкой каре почти седого, платинного оттенка.

– О боже… – выдавила Полина, не сводя с меня распахнутых глаз, – как ты на нее похожа… Вон зеркало… сама посмотри, – протянула мне Поля зеркало на высокой серебристой подставке.

«Кира, не смотри в зеркало. Сними парик… Кира, ты слышишь. Сними его».

– Но я хочу увидеть это…

Зеркало уже было передо мной. Камиль видел отражение через камеру, пока я не смела поднять глаза выше.

«Кира, ты не она. Ты не Анна и не Алла, ты Кира».

– Анна? – спросила я, робко коснувшись кончиками пальцев мягкой границы каре.

– Нет, ты как Алла… – подсказала Полина, не подозревая, что я веду синхронно сразу два диалога. – Как ты на нее похожа…

«Ты другая. К счастью, ты совершенно другая. КИРА!» – рявкнул наушник.

Вздрогнув, я выронила зеркало, и оно рухнуло мне под ноги, разбиваясь о белую плитку кафельного больничного пола. Сразу же вбежала охрана.

– Пошли прочь! – закричала Поля, и я только сильнее закрыла руками уши. – Кир, ты как? Ты шума боишься, да? У тебя тоже посттравматический синдром, да?

В мыслях у меня прозвучал голос Максима: не пост-, а сейчас-травматический синдром. Подумав о нем, я улыбнулась, и Поля, решив, что все в норме, сунула руку под матрац, выуживая что-то.

Она подвинулась ко мне на самый край кушетки и перешла на шепот, озираясь по сторонам:

– Я кое-что отдам тебе. Мне принесла помощница по дому.

– Что отдашь?

– Что-то… страшное. За гранью, понимаешь?

– Понимаю, я сама одной ногой там, – отшвырнула я кусок зеркала.

Полина уже не могла остановиться:

– Она сказала про корону, сказала, что мою голову покроет золотой обруч, – скривилась Поля от боли. – Она подарила мне ее год назад! Корону, которую я расплавила на плите! Это был ее подарок, Кира? Ее подарок мне! Аллы! Аллы Воронцовой!

Полина держала в руках столь знакомые мне рисунки, не пойми какой наукой созданные. Она протягивала уравнение собственной смерти.

Глава 17

«Селфяш с чукурушкой»

«Кира, – шуршал наушник, – спроси, кто-нибудь еще получал такие?»

– Мы получали, – шептала я, – у нас есть такие. Они висят на пробковой доске в кабинете Воеводина…

– Кира? Ты здесь? – помахала мне перед глазами ладошкой Поля, вспоминая прошлогодний день рождения. – Корона была классной. Из чистого золота, такая два миллиона стоит. Я подумала, на листе поздравление, ну типа, Алла вся такая оригинальная и решила мне открытку нарисовать. Конечно, я ничего не поняла, чего она там имела в виду, но корону оставила.

– Ты помнишь? Можешь повторить, что она сказала, когда дарила корону и… открытку?

– Сказала: «Вот карта к твоему спасению», ну и сунула мне свои каракули.

– «Карта к спасению»? Уверена?

– Я точно помню. Слово в слово. Думала, будет квест, какая-то игра в казаки-разбойники, только для взрослых, но нет. Отдав подарок, она ушла. Ты же, ну… – неловко теребила Поля простыню, – ты была там. Вы с Максом оба были, когда Алла… и все такое… Может, ты знаешь, что это за карта? И как она меня спасла, если со мной вот такое случилось? – ткнула она в бинты на голове.

«Не отвечай ей. Уходи», – хрипел наушник.

– Я уже видела такие рисунки…

«Огонькова не должна ничего знать. Дело засекречено. Уходи, или я отправлю к тебе группу».

Стукнув себя по уху, я замотала головой, слыша теперь только помехи.

– Ты видела? Где?..

– Таким же уравнением Алла описала смерть.

– Чью?

– В последний раз… свою.

Выйдя из больницы, я побежала. Камиль стоял сразу за аркой, и я врезалась в его грудь. Он пытался закрыть собой витрину продуктового магазина, но именно туда – внутрь расплавленного стекла – убегали Ира с Мирой. И вместе с ними «Алла», держа обеих за руки.

Камиль сорвал с меня платиновый парик и взлохматил волосы, пробуя увести подальше, словно плаксивого ребенка, который требует купить мороженое или шоколадку, не в силах оторваться от витрины.

Щелкнул латекс. Горячая ладонь Камиля опустилась мне на глаза. Рука все приближалась, и я видела только необычный рисунок его линий жизни, впаянных в кожу. Такие они были красные, словно ожоги.

Камиль свернул пару раз в подворотню, останавливаясь за гаражами. Только теперь он убрал руку у меня с лица. Диким зверем я учуяла свободу. Оставалось только избавиться от тисков.

Блеснул скальпель из его чехла, спрятанного у локтя. Я не шевелилась, чтобы он не срезал чего лишнего, но Камиль и так все «видел». Он быстро удалил провода, клейкую ленту и выдернул адаптер почти у меня из трусов.

Кожа из-за скотча была влажной. Горячая рука Камиля парила над ней летающей тарелкой, высушивая, как тысячу лет испытывающие жажду инопланетяне в НЛО.

Я сунула под нос Камилю рисунок с уравнением смерти Полины Огоньковой.

– Вместе с этим теперь их семь.

– Кира… мы ничего не могли сделать.

Я металась между гаражей, пиная железные ограждения, пока на одном не появилась вмятина.

– Кира! – оттащил меня Камиль. – Перестань!

– Рисунки, Камиль… они висели, пришпиленные к пробковой доске у Воеводина полгода… Он увидел их впервые, когда Алле было всего шесть лет!

– Ты тоже видела такой на ее двери,