она бормотала: «Что ты делаешь, мама?», потом рыдала, просила маму пожалеть её, не сердиться, не выгонять, потом говорила кому-то, хватаясь за руку: «Бежим, Аська, скорей, бежим», потом сказала: «Я послушная девочка, ложусь спать». А под конец бормотала: «Жаль, конёчки новые и красивые, и лезвия наточены». Тут она стала сворачиваться клубком, я вовремя заметил, что пациентка слишком глубоко погружается в транс, прервал сеанс. Сейчас она в целебном сне. Проснётся через пять минут и ничего не вспомнит. Как объясните этот результат?

Ответить Ванзарову было нечего.

– Про коньки больше ничего не говорила?

Мессель Викентьевич фыркнул от возмущения:

– Вы бессердечный человек!

– Я чиновник сыска. Сердце мне не положено. Сколько мадам проспит?

– Полчаса.

– Мадам Гостомыслова ничего не должна узнать.

Махнув с досады, доктор ушёл смыть напряжение сеанса холодной водой.

Ровно через пять минут вышла Надежда Ивановна. Она зевала, прикрывая ротик, и моргала:

– Сеанса не было?

– Закончился, – ответил Ванзаров. – Вам лучше присесть.

Она опустилась на ближайший стул:

– Что узнал гипнотизёр?

– Гипнотист, – поправили её. – Оказывается, вы очень любите коньки.

– Сколько себя помню, катаюсь зимой. И это всё?

Ванзаров старательно развёл руками:

– К сожалению, гипноз не всесилен. Хорошо помните детство?

Надежда Ивановна улыбнулась:

– Как можно не помнить. Это было самое счастливое время. В нашей семье царила любовь, мама и папенька были моими самыми большими друзьями. Только на лёд они никогда не выходили. Я одна каталась. Сколько папеньку ни уговаривала, он не соглашался встать на коньки. И маменька тоже. Так странно, однажды увидела фотографию её молодости: она на коньках в изящной позе настоящей фигуристки. А на лёд никогда не выходила, к конькам не прикасалась. Только говорила, что я впитала её таланты фигурной езды… Значит, не выяснилось, почему я опозорилась в Юсуповом саду?

– Никакого позора, – возразил Ванзаров. – Надежда Ивановна, позволите задать вопрос?

Она пожала плечиками:

– Вы же сыщик, вам положено.

Из сюртука Ванзаров вынул фотографию:

– Вам знакома эта женщина?

Чуть глянув, Надежда Ивановна кивнула:

– Это горничная в гостинице. Такая милая, добрая, ласковая. Зовут Симкой. На снимке странно выглядит. Она что, в снегу лежит?

– О чём вас расспрашивала?

– Ни о чём, – девушка отвернулась.

– Позвольте предположить, – сказал Ванзаров, держа фотографию. – Эта женщина увидела вас на катке Зоологического сада в Москве.

– Не имею привычки следить за прислугой.

– Да, прислугу надо держать от господ подальше. Она заметила вас. Проявила особый интерес, узнала, где живёте. Возможно, проследила. Где она вас повстречала?

Барышня молчала. Елизавета Петровна зашевелилась во сне. Время заканчивалось.

– Мадам Гостомыслова сказала, что вы внезапно разлюбили конфекты. Ещё недавно вазочками исчезали, а тут вдруг не притрагиваетесь. Психологика говорит, что такое могло произойти по одной причине: с конфектами у вас связалось нечто неприятное, тяжёлое, тревожное. Что это может быть? В вашей жизни не случалось ничего ужаснее сватовства женихов. Простой вывод: причина в том, что Симка встретила вас в кондитерском магазине Москвы, куда вы часто наведывались. Например, «Сиу и Ко». Или в другом?

Надежда Ивановна молчала, потупившись.

– Симка сказала вам нечто важное. Обещала раскрыть некую тайну, если приедете в Петербург. Ваша матушка и слышать не желает о поездке.

Она ответила не сразу:

– Что вы от меня хотите, господин Ванзаров?

– Вы просили о помощи.

– Вам показалось.

– Ошибка дважды не случается. Произнесли это слово губами.

– Ах, это. – Барышня помедлила. – На катке и в участке я всего лишь сказала «благодарю». Чтобы маменька потом не мучила нотациями о том, как должна вести себя девушка в моем положении.

Ванзаров мысленно сосчитал гласные в обоих словах:

– Вам не нужна моя помощь. Хорошо. В таком случае мне нужна правда, Надежда Ивановна.

– Какую правду желаете получить, Родион Георгиевич?

– Какую тайну обещала раскрыть Симка? О чём она намекала?

– Почему вдруг тайну?

– Потому что ради этого вы сделали фальшивую записку о шантаже.

Надежда Ивановна резко повернулась:

– Какая глупость!

– Логика указывает иное, – тихо ответил Ванзаров. – В записке была названа гостиница, где необходимо поселиться. Почему именно в этой? В ней Симка могла заказать для вас номер, сославшись на имя своего хозяина, господина Куртица. В ней служит горничной старинная подруга Татьяна. Как удачно: под ваш приезд Татьяна внезапно заболевает. Симка подменяет подругу. С чего такая любезность? На столе в номере ожидали приглашения на каток. Кто мог их оставить? Проще всего – горничная. То есть Симка, которая заменяла подругу. Важнее приглашений то, что в этой гостинице Симка могла с вами общаться. Весь план, который она рассказала вам в Москве, разбивался о нежелание Елизаветы Петровны ехать в Петербург. Зная её характер, вы понимали бесполезность слёз и уговоров. Тогда возникла мысль: написать записку от неизвестного шантажиста, который потребует остановиться в гостинице Андреева. Не желая того, вы попали в больное место мадам Гостомысловой. Так какую тайну обещала раскрыть Симка?

Лицо Надежды Ивановны оставалось холодным и спокойным.

– Вы ошибаетесь, господин Ванзаров.

– В чём именно?

– Я не знаю никакой записки шантажиста, о которой вы говорите. А матушка согласилась на поездку, чтобы я показала своё мастерство на льду знаменитого катка.

– Тем самым подтверждаете, что тайная встреча с Симкой в Москве у вас была?

Надежда Ивановна отвернулась.

– Ваше молчание равнозначно ответу «да», – не отставал Ванзаров. – Ещё вопрос: Иван Куртиц, когда увидел вас на катке, не удивился такой внезапной встрече, а обрадовался, будто ожидал её. Не так ли?

Она молчала.

Осталось совсем немного усилий, чтобы сломить лёд. Так не вовремя мадам Гостомыслова стала просыпаться, а в кабинет вошёл Погорельский, одетый как положено. Фотографию Ванзаров успел спрятать.

– Ну как успехи? – мадам позёвывала. – Тебе понравилось, Наденька?

– Да, маменька, хорошо выспалась. Только ничего не помню.

– Надо же… И меня что-то сморило. Чувствую свежесть и прилив сил. Так что, доктор, скажете?

Мессель Викентьевич вынужден был выкручиваться без помощи Ванзарова. Объяснения были столь путаными и туманными, а слова «феноменально» и «глубокая каталепсия» звучали так часто, что Елизавета Петровна ничего не поняла.

– Все ясно, зря потратили время. Никакого толку от гипноза, – сказала она, вставая. – Сколько с меня причитается?

От денег Погорельский решительно отказался, дескать, если не смог помочь, то и плата не полагается. Он жаждал получить моральную компенсацию с чиновника сыска за то, что великий метод гипноза подвергнут сомнению.

Ванзаров внезапно проявил любезность, вызвался проводить дам. Сбегал за пролёткой, проехался с ними до гостиницы, предложил руку, чтобы дамы сошли, и не оставил их до самого холла.

Забота не впечатлила мадам Гостомыслову.

– Сколько нам ещё сидеть в каменном мешке? – спросила она.

– Недолго, – ответил Ванзаров.

Не простившись, дамы направились к лестнице.

Господин Андреев готов был услужить сыску.