Шрифт:
Закладка:
– Ты, – проговорил он, еле сдержавшись. – Что ты тут делаешь?
– Возвращаю вопрос тебе, – ответил младший непутёвый брат.
– Я, как член Общества, считаю своим долгом поддерживать личным присутствием мероприятия Общества.
– Подлизываешься, чтобы пригласили в «Братство льда»?
Борис Георгиевич смерил брата дипломатическим взглядом:
– О некоторых вещах не принято говорить вслух, Родион. Но если ты…
– Вот и помолчи, – бесцеремонно перебил младший. – Тебя пригласил в Общество и разболтал о Братстве один и тот же человек?
Старший знал, что от младшего можно отвязаться только одним способом:
– Допустим. Что с того?
– Как его зовут?
– Ты несносен, Родион.
– Что поделать, служба в сыске портит манеры. Кто он?
Уловив в голосе брата стальную нотку, Борис Георгиевич решил не испытывать судьбу: назвал имя приятного молодого человека, который не только дал ему рекомендацию, но и по секрету сообщил о Братстве. А затем познакомил с чудесным развлечением, на которое можно делать ставки: забеги на скорость. Ставки небольшие, так, для приятного волнения.
– С мадам Адель Дефанс тебя познакомил тоже Иван Фёдорович?
Такого подвоха Борис Георгиевич не ожидал. Не мог забыть, как от лёгкого движения глазок мадам Дефанс ощутил огонь, давно потухший в семейной жизни. В чём не мог сознаться даже себе.
– Надеюсь, это останется между нами, – проговорил совсем не то, что следовало.
– Надейся, – ответил Ванзаров. Меньше всего он хотел разрушить семейную жизнь брата. Зато у него появился козырь. Поучениям Бориса пришёл конец. Как и первому забегу на 500 метров. Зрители аплодировали победителю номер 8, господину Пуресеву. За ним финишировал господин Картозин, явно не в ударе. Последним пришёл номер 33. Неудачник Котов согнулся, держась за бок, и тяжело дышал.
– Ты знаком с Иваном Фёдоровичем? – спросил Борис Георгиевич, перекрикивая шум и хлопая в ладоши.
– Знаком.
– У доски он ставки принимает? Не могу разобрать. У тебя глаза лучше.
Испытывать зоркость глаз Ванзарову не было нужды.
Ставки принимал Дмитрий Фёдорович Куртиц, новый держатель тотошника. На доску он записал следующий столбец участников. Крупный господин в роскошной шубе сделал ставку. Митя выписал квиток и получил от Мокия Парфёныча сотенную купюру. Зрители ожидали забег на 1000 метров.
62
На краю большого поля, что занимало дальний конец Васильевского острова, стоял деревянный домишко не городского, а самого деревенского вида. В нём коротал одинокую старость бывший пристав Суворовского участка Васильевской части капитан Иванов. Домик он приобрёл перед выходом в отставку. Скромность жилища говорила о том, что пристав нёс службу честно, с купцов брал самую малость, чтобы не нарушать заведённый обычай. В памяти подчинённых ему жителей остался самыми добрыми воспоминаниями. Кое-кто поговаривал, что при Иванове был порядок, не то что нынче. Наверняка мерзкие личности, вечно недовольные погодой и властями.
Лебедев не навещал старика давно. Он думал, что бы такое привезти в подарок, и не нашёл ничего лучше, как захватить с собой штофик «Слезы жандарма». Гостя Николай Петрович встретил как родного. Обнял крепко, показав недюжинную силу, облобызал троекратно и даже пустил слезу. В гостиной находилась русская печь, дававшая тепло, на столе дымил самовар и пускала ароматы картошка в горшке с копчёным сигом на блюде. Гость преподнёс штофик. Хозяин разлил по рюмкам, произнёс тост за приятную встречу и принял, как говорится в полиции, на грудь.
– Ох ты ж, что же за чудо! – проговорил он, когда волна «Слезы жандарма» проникла во все уголки крепкого организма. – Откуда этакая прелесть?
– Домашняя настойка, – поскромничал Аполлон Григорьевич.
Картошка с рыбкой оказалась очень кстати. Они закусывали и вспоминали былые годы, Лебедев будто вернулся в юность. Хотя натура его не терпела сентиментальных воспоминаний. Какие воспоминания у криминалиста: трупы да трупы.
После второй, нет – третьей рюмки горшок опустел, от сига остался хвостик.
Николай Петрович откинулся на спинку массивного стула. Три рюмки «Слезы» не оставили на нём заметных следов. Редкой силы натура. Старой закалки. Теперь таких нет. Впрочем, отвлеклись.
– Ну, Аполлоша, рассказывай, с чем пожаловал, – сказал он, поглядывая на опустевший штофик.
– Сколько лет не виделись, думаю: надо проведать старинного товарища.
– Нет, врать не умеешь. – Николай Петрович сладко потянулся. – Чтобы такая звезда, как ты, опустилась в убогое жилище? Никогда не поверю. Да у тебя, пожалуй, и времени нет. Вся столица на тебе. Так что давай, выкладывай, не секретничай.
Аполлон Григорьевич признал, что глаз у старого пристава по-прежнему орлиный, пустить пыль не получится, не то что Ванзарову [54].
– Есть вопрос, Николай Петрович, который без вас не решить, – начал он осторожно.
– Ну так переходи сразу к нему.
– Семнадцать лет назад в убежище для девочек, тут недалеко, убили некого Якова Куртица. Помните?
В лице старого пристава что-то изменилось. Исчезла старческая ласковость. Откуда ни возьмись явился полицейский, внимательный, настороженный. Впрочем, Лебедев отрицал психологику и прочие глупости Ванзарова. Поэтому не обратил внимания.
– Хотел бы забыть, да не могу.
– Его забила коньками девица Люлина Екатерина.
– Была такая.
– Может, у вас осталась её фотография? Помню, приехал полицейский фотограф, снимал и место преступления, и убийцу. Бертильонаж тогда ещё не ввели, – сказал Лебедев, из скромности умолчав о собственных заслугах в создании картотеки преступников по методу Альфонса Бертильона.
Склонившись, Николай Петрович опёрся локтями о стол:
– Тебе зачем в этом копаться, Аполлоша?
Лебедев отметил, что пристав понизил голос. Хотя кому подслушивать: дом на отшибе, прислуги нет.
– Мой друг Ванзаров, чиновник сыска, занимается розыском по убийству. Там всплыло кое-что, что имеет отношение к этой Люлиной.
– Ванзаров… слышал о таком. Юный талант сыска.
– Уже не юный, – поправил Аполлон Григорьевич. – Но талант большой, это верно.
– Ну, если ты говоришь, верю. Только мой совет тебе и твоему приятелю: держитесь от этой истории как солома от огня.
– Николай Петрович…
Криминалиста оборвали решительным жестом:
– Знаю, что доводы разума бесполезны. Твой Ванзаров такой же упрямец, как и ты, если не хуже… Наслышан, что у начальства он кость в горле. – Пристав подмигнул.
Лебедев понял, что старик притворяется мирным отставником: а сам-то живо интересуется полицейской жизнью.
– Спрошу тебя, Аполлоша: помнишь, что́ это убежище на самом деле?
– Что-то вроде швейного салона на Охте? – ответил Лебедев.
– Не что-то и не вроде, а именно то самое и есть. В том салоне девочек лет десяти-двенадцати якобы обучали швейному делу, а на самом деле сам знаешь что. Помнишь, чем кончилось, когда всё открылось?
