зал. Во внутреннем зале, куда ему хода не было, сидела на своем треножнике пифия, дожидаясь провозвестнических объятий Аполлона. На Эдипа повеяло благоуханием – сладким и немного терпким, как от сочных персиков, которые падают прямо с ветки в траву на радость осам. Он понял, что бог явился.

Жрец осведомился, с каким вопросом пришел Эдип. «Кто мои настоящие родители?» – произнес тот. Жрец удалился во внутренний зал и вполголоса повторил вопрос для пифии. Несколько мгновений оттуда не доносилось ни звука, а потом Эдип услышал нестройный вой, перемежаемый прерывистыми захлебывающимися рыданиями, будто пифия боролась с чужим голосом, настойчиво пробивающимся сквозь ее горло. Наконец в недвижном воздухе святилища прозвучал бесстрастный ответ Аполлона: «Ты убьешь своего отца и женишься на матери».

Выдержка у жрецов Дельфийского оракула была что надо: каких только ответов они не наслушались от Аполлона за прошедшие столетия, поэтому закалились достаточно и привыкли с самым невозмутимым видом сопровождать озадаченных вопрошателей к выходу. Но ответ, данный Эдипу, поверг в замешательство даже многоопытного жреца. Не дожидаясь, пока тот придет в себя, Эдип без дальнейших церемоний кинулся прочь из храма.

Он бежал, не разбирая дороги, – куда угодно, лишь бы подальше от пророчества пифии и в то же время от Коринфа, в который ему теперь возвращаться было нельзя. Так он очутился на восточной тропе, круто забиравшей в гору, и шел по ней, не сбавляя шага, пока солнце не начало клониться к закату. Тогда он попросился на ночлег к какому-то крестьянину. На следующий день Эдип продолжил путь на восток со смутной мыслью добраться до порта и уплыть из Греции совсем.

Тропа то петляла между корявыми узловатыми оливами, то утопала в высокой траве. За очередным поворотом она раздвоилась: одна дорога уходила на север, в Давлиду, а другая – на восток, в Фивы. По фиванской дороге прямо на Эдипа катила запряженная парой лошадей колесница. Дорогая конская сбруя – алая с тисненым узором в виде листьев аканта, подчеркнутым тут и там позолотой, – и пурпурный плащ человека, сидевшего позади возницы, говорили о том, что это едет царственная особа. Судя по седине в волосах и бороде, человек в плаще был уже в летах, а значит, скорее всего, сам царь. Перед колесницей шел глашатай, позади колесницы – трое рабов.

При виде Эдипа все они разом остановились: дорога была узкой, путнику с колесницей не разойтись.

– А ну посторонись! – велел глашатай.

Путаться в зарослях придорожной травы Эдипу не хотелось. Но лезть на рожон ему хотелось еще меньше, поэтому он покорно застыл на самой кромке дороги.

Колесница покатила дальше. Лошади пробежали так близко, что в нос Эдипу ударил аромат масла, которым конюх натер им с утра шкуры, смешанный с запахами пыли и конского пота. Потом поплыла мимо и сама колесница. Поравнявшись с Эдипом, возничий ухмыльнулся и резко толкнул его в плечо, думая опрокинуть юношу в траву. Но Эдип отклонился, удерживая равновесие, а потом с размаху двинул возничего кулаком. Тогда и седовласый в сердцах огрел Эдипа по голове стрекалом.

За это старик поплатился сполна. Эдип ткнул его посохом прямо в живот, сталкивая с колесницы, а потом, обезумев от ярости, убил на месте, не дав подняться с земли. Следом за старцем он прикончил возничего, глашатая и рабов, в страхе жавшихся друг к другу за неподвижной колесницей.

Потрясенный тем, что натворил, Эдип с протяжным судорожным вздохом опустился в ту самую траву, в которую еще недавно не хотел сходить с дороги. В сердце бушевала буря, как теперь быть и что делать – непонятно. В конце концов он все-таки поднялся и отряхнул одежду. Потом по очереди подошел к каждому из убитых: сперва к рабам, затем к возничему, к глашатаю, и последним – к седовласому в пурпурном плаще. Каждый раз Эдип обмакивал палец в кровь убитого, облизывал и выплевывал, чтобы отвратить от себя их жаждущие мести призраки.

Он пометался взглядом между давлидской дорогой и фиванской. Обе вели в многолюдные города, а людей Эдип сейчас не хотел видеть совсем. Он сошел в траву и, удаляясь от всех дорог, скрылся в оливковой роще.

{104}

Состязание в загадках

Несколько дней Эдип жил дикарем – питался чем придется, спал, завернувшись в плащ. Но, разглядев с вершины холма хоженую тропу, решил, что пора все-таки добраться до моря. Спустившись вниз, он снова зашагал на восток.

Вот тогда-то, на одном из скалистых склонов, ему и встретилось самое необыкновенное создание из виденных им за всю жизнь. Оно (точнее, она, потому что у нее было миловидное женское лицо) выглядело человеком от шеи и выше, но тело было львиное, а на спине росли могучие орлиные крылья. Полульвица возлежала у входа в пещеру, только не на земле, а на невысоком мраморном постаменте, поэтому ее глаза оказывались на одном уровне с глазами путника, и ему от этого делалось неуютно.

Склонив голову набок, чудовище окинуло Эдипа оценивающим взглядом и только потом заговорило. Слова оно выговаривало с некоторым трудом, то ли из-за того, что связки неудачно располагались как раз на стыке львиного тела и человеческого, то ли потому, что намеренно превращало речь в урчание. При этом каждый раз, когда оно раскрывало рот, оттуда отвратительно несло гнилью. Эдип, приученный тактично делать вид, будто ничего такого не замечает, сумел усилием воли не отшатнуться от смрада – к счастью для себя самого, потому что за спиной у него был обрыв.

– Остановись, путник, – велела незнакомка, – и поведай мне, куда ты идешь.

– Куда приведет меня эта тропа, а оттуда к морю.

Она устроилась поудобнее на своем постаменте и вздохнула:

– А я чахну здесь от скуки – мало кого заносит в эти края. Коротаю дни, сочиняя загадки. Просто диву даешься, как вольно и далеко летит мысль, даже когда тело почти неподвижно.

Интересно, почему она не сходит с постамента, подумал Эдип, глядя на мощные крылья.

– Больше всего мне нравятся загадки хитроумные, на смекалку, – продолжила она. – Ну что, путник, поиграем? Сделай мне одолжение, давай померимся остротой ума.

– Изволь.

– Тогда я загадываю первая: он гуляет по свету, не отбрасывая тени.

– Ветер, что же еще.

– Тебя не проведешь! – промурлыкала она, качнув хвостом из стороны в сторону. – Попробуй теперь провести меня.

– Накормишь его – он будет жить, напоишь – умрет, – загадал Эдип, про себя благодаря наставников за разностороннее образование.

– Проще простого, – улыбнулась собеседница. – Это огонь. Вот тебе тогда загадка потруднее, посмотрим, по зубам ли она окажется такому умнику: «Убив меня, убийца нашел свою смерть, но и она не отправила его в царство мертвых».

Эдип задумался. Такого ему воспитатели не загадывали, но что-то в этой истории чудилось знакомое. Наконец его осенило.

– Это кентавр Несс, – ответил он. – Его убил Геракл, но из крови кентавра, как гласит молва, сделали зелье, которое положило конец земному существованию героя. Теперь, говорят, Геракл причислен к богам.

Таинственная незнакомка кивнула, и хвост ее заметался сильнее.

Эдип же, поразмыслив минуту, продекламировал:

– На поле пасется теленок, меняющий цвет трижды в день. Утром он белый, днем – рыжий, а вечером – черный.

Зрачки женщины-львицы сузились, мускулы на задних лапах напряглись. Но потом она расслабилась и растянула свои соблазнительные губы в улыбке, обнажая хищные кинжально-острые зубы.

– Проверяешь, хитрец, знаю ли я, что делается в дальних землях? Это же загадка, которой царь Минос заманил на Крит прорицателя Полиида. Ему удалось найти правильный ответ: это ежевика. Появляется она белой, потом, созревая, краснеет, а потом становится совсем черной.

Она подобралась и напружинилась, словно готовясь к прыжку, а урчание превратилось в низкий грудной рык.

– Реши теперь, умник, мою самую трудную загадку, которая до сей поры всех ставила в тупик, – пророкотала она. – Кто говорит одним голосом, а ходит то на четырех ногах, то на двух, то на трех?

Эдип застыл, отчетливо понимая, что игры закончились и от разгадки будет зависеть его жизнь.

– Это человек, – произнес он медленно. – В детстве он ползает на четвереньках, затем вырастает и ходит на двух ногах, а в старости опирается на посох.

Проигравшая собеседница взревела от негодования и кинулась на Эдипа, но тот вовремя сообразил отскочить. Женщина-львица угодила прямо в пропасть и, так и не расправив крылья – то ли от неожиданности, то ли