Так, буквально за пару мгновений и несколько отдавленных ног, Элиол пробрался к воротам и, выпрямившись, встретился лицом к лицу с… бароном.

Тучный, краснощекий, пузатый мужчина лет тридцати пяти. Одетый в богатые одежды, он очень недовольно смотрел прямо на высочившего перед ним мальчишку.

Элиол понял, что ошибся. Он думал, что у ворот будут лишь стражники, но тут оказался еще и сам барон.

— Здравствуйте, — поклонился мальчик, стараясь не показывать своей растерянности.

— Гектор, — барон щелкнул пальцами, подзывая стражника. — уведи этого оборванца отсюда.

— Постойте! — воскликнул мальчик, завидев как к нему вышагивает страж. — Я не оборванец! Я сын гончара Олли! Элиол!

Барон щелкнул пальцами еще раз, и стражник остановился.

— Разноцветные глаза и, — городской глава бесцеремонно сдернул повязку с волос мальчишки. — серые волосы. Да, ты действительно Элиол… и что же ты тут делаешь, сын гончара Олли?

— Я пришел сделать скульптуру Тисэ из глины, — честно ответил Элиол.

Ну или… почти честно. Он ведь, если подумать, не соврал. Он действительно собирался сделать скульптуру. А то, что на самом деле хотел просто посмотреть на баронскую дочку, это ведь другое.

Как удобно, кстати.

Врать, не говоря ни слова лжи.

Надо будет запомнить…

Услышав про глину по улице, прокатились волны смеха. Даже стражники — и те гоготали, забавно щелкая доспехами.

Не смеялся один только барон. Он, наоборот, цепким взглядом смотрел на мальчика.

— Ты знаешь, Элиол, гончар Олли делает горшки и посуду для нашего города вот уже почти… тридцать три года, — сказал городской глава. — И из этих тридцати лет его изделия годились разве что для скромных обедов. Простые и непритязательные. Но вот, в последние несколько лет, он стал делать изумительную посуду. С удивительными узорами. Порой такими красивыми, что даже я предпочитаю ставить своим гостям именно глиняную посуду Олли, а не столовое серебро.

— Да, — кинул Элиол. — мой отец замечательный мастер.

И снова — он не сказал ни слова лжи. Его отец действительно был замечательным мастером. Просто не любил все то, что не касалось его, как он говорил, ремесла. А тот факт, что узоры, тайком, на посуде делал Элиол — это ведь тоже, другое.

Барон смерил мальчика странным взглядом и кивнул страже.

— Пустите его, — сказал он, чем заставил волны смешков смениться вздохами изумления.

Глава 1986

Элиол шел по саду и не мог поверить, что люди действительно могут так жить. Что во дворе могут быть не куры и поленья для печи, а самый настоящий сад. С яблонями и вишнями, кустами роз и клумбами тюльпанов. И даже маленьким прудом с рыбками.

Элиол задержался около него и, присев на корточки, потрепал пальцем в воде. Рыбки тут же подплыли к нему, но убедившись, что еды нет, сразу убежали по сторонам. Красные и золотые. Может карпы, хотя для карпов у них слишком широкие плавники и огромные хвосты.

Мальчик улыбнулся своим мыслям.

Он слышал истории от матушки, что если карп сможет подняться по самому высокому водопаду, преодолеть все препятствия на своем пути, презреть законы мироздания и восстать против самого Седьмого Неба, то тогда у карпа исполнится его заветное желание. Вот только карпом он уже не будет.

Элиолу это казалось странным.

Зачем исполнять свое заветное желание, если ты собой уже больше не будешь.

Но матушка говорила, что в этом и есть урок истории. Что рыбка, начавшая свой путь карпом, пройдя сквозь столько испытания, преодолев чудовищные трудности и пережив самые смертельные опасности, уже больше не сможет оставаться тем маленьким карпом, что начал свой путь.

Он станет другим. Может лучше, отважнее, честнее и смелее, а может злее, лживее, изворотливее и хуже. Поэтому никто не знает, чем закончится карп, когда он заберется на водопад. И потому большинство предпочитают так никогда и не начать взбираться.

Ведь можно и сорваться.

— Ты любишь рыбок? — прозвучал голос за спиной.

Элиол резко обернулся и обомлел. Но лишь на долю мгновения. Он увидел то, что сперва ему показалось видением или миражом. Настолько красивой была Тисэ. И, пожалуй, теперь он понимал, почему Тонжек сравнивал её с пудингом.

Просто люди еще не придумали тех слов, что могли бы описать внешность Тисэ. Не было метафор для её глаз и эпитетов для волос и кожи.

Но наваждение прошло.

Не успело сердце ударить дважды, как Элиол заметил в глазах, достойных украсить ночной небосвод, маленький огонек грусти. Холодный и дрожащий. Как котенок, оказавшийся на улице в холод и дождь.

— Я люблю истории, — ответил Элиол и, задумавшись, улыбнулся. — Но рыбок тоже! Особенно жаренных в луке и масле. Очень вкусные получаются!

Она улыбнулась и, зачем-то отвернувшись, засмеялась в ладонь.

— Почему ты отворачиваешься? — спросил мальчик, продолжая бултыхать ладонью в воде.

Когда Тисэ повернулась обратно, то её лицо вновь напоминало маску. Изумительной красоты, но словно неживое.

— Высокородная девушка не должна показывать своих эмоций на людях, — произнесла она явно заученную фразу.

— А как тогда ты веселишься с друзьями?

— С друзьями? — переспросила она и огонек грусти в её глазах зажегся еще сильнее. — У меня нет друзей.

Элиол едва не задохнулся от удивления. Как это может не быть друзей! Если нет друзей, то… то… как же тогда…

— А как ты тогда ловишь кузнечиков? — он не сдержался и задал свой вопрос вслух. — И играешь в камешке на речке? И как строишь замки из песка или ползаешь по заброшенной мельнице? Там ведь все дети города постоянно собираются.

И, чем больше он говорил, тем сильнее замечал, что в глазах Тисэ, если присмотреться, кроме огонька грусти больше ничего и не было вовсе.

— Ты никогда не ловила кузнечиков, — внезапно понял мальчик. — но ведь… это ведь так весело!

Тисэ только чуть грустно улыбнулась. И Элиол уже хотел возликовать тому, что девочка хотя бы так проявила какие-то эмоции, но тут к ним подошли слуги.

Две женщины средних лет, в черных, строгих одеждах и со столь же строгими взглядами.

— Молодая госпожа, — поклонились они Тисэ. — вы должны были ждать юного мастера в зале.

Элиол заозирался по сторонам. К кому это они обращались? Тут был какой-то юный мастер? Но нет, в