— Элите, — прошептал горшечник. — это нормально, что он не плачет?

Но Элите уже развернула свиток и, читая, едва не выронила его из руки. Она побледнела и в глазах её появился ужас.

— О-олли, — заикаясь, прошептала она дергая мужа за рукав. — Прочитай.

Она протянула Олли свиток, на котором не так уж и много было написано.

— А, да, — очнулся мужчина. — Подержи пока его.

Он протянул было ребенка жене, но та отшатнулась, как ошпаренная.

— Что с тобой? — удивился горшечник.

— Т-ты сперва п-прочитай, — все так же заикаясь, произнесла Элите.

Это, впервые за многие годы, заставило Олли нахмуриться.

— Любимая моя, — спокойно, но твердо произнес он. — чтобы там не было написано, это ребенок. Маленький мальчик. Замерзший и, наверное, голодный. Подержи его, пожалуйста, на руках пару секунд, пока я читаю, а потом мы решим что с ним делать.

Элите, шумно сглотнув, все же взяла ребенка на руки. И, видят боги, это далось ей не просто. Но стоило маленькому мальчику оказаться в её объятьях, как тревоги тут же ушли. Она посмотрела в его большие, громадные, как блюдца глаза и не увидела в них ничего дурного.

Какого бы цвета они ни были, как бы они не выглядели, они смотрели на неё так же ясно и ярко, как и звезды над их головой. Мальчик протянул к ней свою миниатюрную ручку и провел по волосам и улыбнулся беззубой улыбкой.

И где-то там, под сердцем, Элите вдруг ощутило тепло. То самое, о котором так долго молила всех богов.

— М-мы, — точно так же, заикаясь, произнес Олли, опуская свиток вниз. — М-мы до-должны…

— Должны его оставить, — произнесла Элите, нежно убаюкивая младенца.

— Оставить⁈ — воскликнул Олли и тут же вжал голову в плечи и заозирался по сторонам.

Но свет у соседей не зажегся, и никто не высунул свою любопытную голову на улице. Народ спал после гуляний и видел, наверное, сны…

От мысли о снах Олли поплохело. Он подхватил корзину, закинул внутрь свиток и поспешил увести жену в дом. Только закрыв двери изнутри, задернув занавески на окнах и усевшись за стол, он смог продолжить говорить.

— Ты ведь тоже прочитала, что там написано! — помахал он свитком.

— А не ты ли еще несколько минут назад сказал, что это лишь маленький мальчик? — парировала Элите.

Олли, не находя что сказать, молча открывал и закрывал рот. Они ведь даже и не ссорились никогда жили душа в душу. Всегда заботились друг о друге и поддерживали. В начале потому что сильно друг друга любили и пытались не навредить хрупким, юным чувствам, а потом, когда любовь окрепла и пустила корни в их души, то еще и потому, что кроме них двоих у Олли и Элите больше никого не было.

— Да, но не когда я прочел, — Олли снова заозирлся по сторонам и сбавил голос до шепота. — что это сын Хельмера! Того самого Хельмера, понимаешь? Который Повелитель Ночных Кошмаров! Им же детей пугают! А перед нами его сын!

— Его и жрицы судьбы, — снова возразила Элите. — и не мы ли с тобой каждый месяц оставляем в их храме половину твоего заработка? Не мы ли каждую ночь обращаемся молитвами к Кестани, чтобы та наградила нас маленьким? И вот теперь, когда нам приносят на порог нашего…

— Нашего⁈ — воскликнул Олли.

— Нашего, — с нажимом повторила Элите. — нашего ребенка, ты… боишься?

— Я не боюсь, я…

— Возьми его на руки, любимый, — Элите протянула ребенка мужу. — возьми не как чужого найденыша на улице, а как маленького мальчика. Ты ведь сам так сказал.

Испытывая одновременно смесь отвращения и опустошающего ужаса, Олли поднял ребенка на руки. Заглянул в его глаза и…

Что-то горячее. Горячее и тепло зажглось глубоко внутри него и мгновенно заполнило пустоту, с каждым днем лишь разраставшуюся у сердца. Он смотрел в эти огромные глаза и невольно ответил улыбкой на смешную, беззубую улыбку маленького ребенка.

— Да… — прошептал Олли. — наш… наш мальчик.

— Как мы назовем его? — спросила Элите, любуясь тем с какой нежностью и заботой держал на руках ребенка Олли.

Она не сомневалась, что её муж найдет в своем сердце место для ребенка. Пусть и сына Хельмера. Олли всегда был таким. Он, казалось, был готов обнять весь мир.

— Имя ребенку должна давать мать, — покачал головой Олли, возвращая младенца обратно на руки Элите. — так завещают матери наших матерей.

— Это когда женщина дает новую жизнь, — напомнила Элите. — тогда, через боль и радость, можно услышать шепот имен. И в нем различить имя ребенка. Но я не давала ему жизнь и ничего не слышу.

Олли задумался. Дать имя, по поверьям, это практически написать половину судьбы. Ведь именно под таким именем Кестани запишет новую душу в Книге Тысячи. Так что нельзя было ошибиться.

— Его ведь принесли в наш дом, да? — задумался Олли.

— Именно так.

— Из всех домов на нашей улице, — продолжил горшечник. — кто бы не принес ребенка, он выбрал далеко не самый богатый, и не самый большой и, уж тем более, не самый крепкий.

— Ты обязательно починишь дымоход, родной, — поспешила успокоить переживающего мужа Элите. — просто твоей спине надо немного отдохнуть. Побереги себя.

— Отдохнуть, — фыркнул Олли. — а то я сильно устаю! Вот прям хоть сейчас могу пойти и починить этот дымо…

Он замолчал. Посмотрел на ребенка и замолчал. Да, дымход надо было починить. И поправить ставни на окнах. А еще укрепить крыльцо и ступеньки, чтобы маленький не повредил ногу. И… еще очень много чего сделать.

Ведь теперь они были не вдвоем. У них появился еще один человек. Человечек…

— Знаешь, Олли, что в нашем доме особенного? — прошептала жена, убаюкивая дитя.

— Что же?

— Ты правильно сказал, — Элите потерлась своим носом о кончик носа ребенка и тот смешно закряхтел, будто пытался засмеяться, но еще не умел. — на нашей улице есть дома и богаче, и крепче, и с куда большим двором,