Шрифт:
Закладка:
Хаджар и сам не заметил, как кинжал, который он только что сжимал в руке, оказался вонзен в грудь Хельмера.
— Проклятье! — выкрикнул генерал и подхватил падающего… друга? Врага?
Срань!
Дерьмо!
Проклятые интриги!
Захлебываясь кровью, Хельмер обмяк у него на руках.
— Я ведь тогда клялся… дружище, — с трудом говорил он немеющими губами. — в тот день… я клялся своим Именем… что твое сердце само… пожелает выполнить мою просьбу.
Хаджар держал этого странного, сумасбродного демона на руках. Того, кто был виновен в стольких бедах. Стольких смертях. Он должен был ненавидеть его. Должен был желать убить снова и снова.
Но почему было так больно?
Так больно, словно кинжал торчал не из груди демона, а из его собственной.
— Мое время пришло… дружище, — попытался улыбнуться демон, но не смог. — а значит… пришло время… пасть Горе Черепов.
С этими словами демон выхватил из кармана уменьшившуюся до размера маленькой бусины алую сферу и, открытой ладонью, вдавил её в грудь Хаджара.
* * *
В городе Тид, небольшом городке на окраине Срединного Царства, было тихою. Ночь, нежно закутав улочки и переулки своими покровами, отправила осоловелых, после праздника граждан, обратно по кроватям.
Конечно, в центре, на главной площади, еще гремели отголоски праздника. Играли барды, рассказывая истории о богах и героях. Но делали это уже изрядно обленившись, то и дело заливая в горло дармовое вино и поглядывая на не замужних (а порой и замужних) дамочек, украдкой бросавших на них недвусмысленные взгляды.
Факиры лениво глотали пламя, то и дело путая его со сдобной булочкой, рулькой или, если уж совсем глаза плыли, то чьими-то пальцами. Да и единственный фокусник все время путался в своих сложных трюках и так и норовил достать из шляпы не кролика, а бутылку.
Этих циркачей, разумеется, должны были уже начинать прогонять стражники, но и они, оперевшись на свои пики, подпирая ими козырьки шлемов-касок, то и дело икали и еле держались на ногах.
Город праздновал.
Сегодня ночью у городского главы, прямо с наступлением ночи, когда Ирмарил еще не окончательно скрылся за западным горизонтом, а Миристаль еще не успела скинуть дневную дрему и не надела свои сияющие платья, в доме у главы заиграла музыка и послышался радостный смех.
У главы и его жены родилась дочка. И, говорят, что даже младенцем она была столь красива, что повитуха сразу настояла на том, чтобы до восьми лет девочку никому не показывали.
Мол — из-за такой красы на город могут напасть соседние бароны, а то и сам царь Срединного Царства явится забрать красу в жены своему старшему сыну. А тот славился своим широким животом и скудным нравом. Не то, что младший. Но тот вечно пропадал на войнах.
А когда пройдут восемь лет, то девочке можно будет привести наставницу из храма богини Кестани, покровительнице их города, и тогда никто не посмеет её обидеть.
Но имя публике все же сообщили. Её назвали Тисэ. В честь одной из спутниц Миристаль, что вечно спешила за своей старшей сестрой по ночному небосклону.
И, в эту ночь, когда город Тид праздновал рождение Тисэ, на его окраине горевали двое. Женщина с яркими, рыжими волосами, лет тридцати. Уже довольно не молодая по меркам Срединного Царства. Ей бы уже объяснять дочери, что делать с младенцами, а она все никак не могла понести.
Её муж — простой горшечник, уже и вовсе покрылся сединой. В сорок лет, из-за тяжелого труда и постоянного соседства с не всегда качественными растворами, он выглядел на все пятьдесят из-за чего его часто путали со стариком.
И, в день когда город праздновал, они горевали. Вот минул очередной месяц и жена горшечника обнаружила пятна на простыне. Пятна, ясно дававшие понять, что она снова не смогла зажечь огонек новой жизни у себя под сердцем.
Они пытались уже очень много лет. Но судьба, как это часто бывает, награждала детьми, а то и несколькими, всех вокруг, кроме них. Многие из погодок жены горшечника уже и вовсе в новом году собирались становится бабушками и, как когда-то матери их матерей, собирали сказки и истории, которыми будут делится с детьми своих детей.
А она…
— Не переживай, Элите, — погладил её по руке муж. — Мы попробуем снова — в следующем месяце.
— Да, Олли, — кивнула она. — просто…
Она промолчала. Не могла сказать, что с каждым годом ей становилось все труднее. Следить за домом, готовить еду, убираться. Она ведь не молодела. И если остальным женщинам, пока их мужья трудились в поте лица, не разгибая спин, помогали их дочери и младшие сыновья, то Элите была совсем одна.
— Мы ведь вчера принесли щедрые дары в храм Кестани, — напомнил Олли, улыбаясь своими густыми, смешными усами. — Я уверен, что она услышит нас и принесет, наконец, и нам немного счастья.
Элите улыбнулась, не желая показывать мужу как сильно она в этом сомневалась. Они ведь, в каждом месяце, откладывали большую часть того, что зарабатывал Олли, чтобы отнести в храм и положить на алтарь жрецам, дабы те молились за них.
Им двоим много не надо было. А так, может, богиня бы услышала не только их каждодневные молитвы, но и жрецов и…
В дверь постучали.
Не так резко и грубо, как когда что-то нужно было от хозяев. А мягко и робко. Так, как обычно стучаться побирушки в дни празднования.
— Я пойду, — поднялся Олли. — поделюсь парой медных монет.
Таким был Олли. Всегда щедрым, заботливым и нежным. Слова дурного никому не скажет и мухи не обидит.
Он поднялся с места и отправился в горницу, откуда, вскоре, выкрикнул:
— Элите!
Она, боясь что что-то случилось, вскочила с ног и подбежала к мужу.
У них на крыльце, в небольшой корзине, завернутый в парчу и бархат, лежал маленький ребенок. Между ним и бортиком корзины был убран свиток. Свиток с печатью Кестани.
Может быть, боги их действительно услышали?
Глава 1982
Олли вытащил дитя. Это был мальчик. Крепкий и пухлый, но не очень
