за мной.

– Нет уж, благодарю. Мне бы на боковую. Приятно было познакомиться, – сказал Натан, протягивая ладонь.

Дэвид обменялся с ним рукопожатием.

– Мне тоже. Слушайте, по-моему, здорово, что издатели наконец занялись подобными вещами. Кое-кого это… несколько смущает, но по-моему, давно было пора.

– Какими вещами?

– Поддержкой меньшинств.

– То есть вы утверждаете, что причина в этом. – Натан сохранял невозмутимость, его голос звучал тихо и спокойно.

– Смазливая мордашка лишней не будет. Красивые волосы. Не расстраивайтесь, приятель. Это же прекрасно. Держу пари, у вас интересная предыстория, отточите ее для интервью.

– Кто расстраивается? Я не расстраиваюсь. С какой стати?

– Кто-то сказал бы… – начал Дэвид Кэвендиш и прервался, потирая подбородок. Затем вскинул глаза на Натана: – Кто-то сказал бы, что о книге следует судить исключительно с точки зрения ее творческих достоинств. Однако я придерживаюсь иного мнения. Меньшинства нужно… нет, не поддерживать, а… Как бы сказать? Продвигать? Лично я обеими руками за.

– Вы очень любезны, – сказал Натан.

– При всем вышесказанном печально, что мы не продвинулись дальше в своем развитии, что мы делим людей на группы и называем это прогрессом, в то время как раса – всего лишь социальный конструкт. Ведь раньше считалось, что судить о людях по цвету кожи плохо, не так ли? На мое отношение к людям подобные соображения не влияют. Лично я вообще не вижу цвет.

– Неужели? – очень тихо спросил Натан.

– Абсолютно не вижу.

– А вот это видите? – Натан поднял кулак.

– Позвольте… – начал Дэвид улыбаясь. Это всё, что он успел сказать, прежде чем кулак Натана соприкоснулся с его подбородком.

– Жаль, я это пропустила, – сказала Вспышка.

– Я правда старалась их успокоить, – сказала Ясмин.

Вечеринка кончилась, и они собрались в кухне.

– Дорогуша, это было целое представление. Водевиль! – Гарриет, сняв серьги, массировала мочки ушей. – В прихожей был аншлаг. Аниса, хватит прибираться! – Гарриет томно раскинулась на модульном диване. – Утром вернутся устроители и закончат. Иди посиди.

– Я только сделаю кое-что, – сказала Ма, соскребая еду с тарелки в мусорную корзину. К счастью, ее волосы уцелели.

– Эй, костюмерша! – окликнула ее Вспышка. – Завтра ты работаешь. Марш в постель!

– Нет, – сказала Ма.

– Да!

– Нет. – Ма рассмеялась.

– Г-р-р, – зарычала Вспышка.

Ма захлебнулась маниакальным хохотом. «Да что с ней такое? – подумала Ясмин. – Вспышка вообще не умеет шутить».

– Теперь я усталая, – сказала Ма. – Я пойду в кровать.

– Спокойной ночи, – попрощалась Вспышка. Как только Аниса вышла, она зевнула и также объявила, что уходит.

– Бренди, – сказала Гарриет. – Выпьем бренди, потом – в кровать. Джо, будь добр, налей нам Remy Martin. Да, и сходи, пожалуйста, за коньячными рюмками. Не могу пить бренди из тумблера.

Гарриет села, неторопливо потягивая напиток. Джо осушил свою порцию залпом. Ясмин вращала рюмку в руке. Бренди кружил ей голову одним только ароматом.

– Марвин так и не пришел, – произнесла Гарриет на редкость бесцветным голосом. – Клэр сослалась на простуду! Люди, десятилетиями не пропускавшие ни единой моей вечеринки, не соизволили явиться.

– Они пожалеют, – сказал Джо. – После этой драки твой сегодняшний вечер будут обсуждать все.

– Разумеется, если бы люди понимали, как тяжек писательский труд, какая это неимоверная мука, – проговорила Гарриет, – то поразились бы тому, насколько нечасто писатели опускаются до публичных безумных выходок.

– Мука? – переспросила Ясмин.

– Дорогуша, это пытка! Настоящая пытка. Я передумала писать мемуары. – Она отставила рюмку и снова легла, положив бело-синие ступни на колени Джо. – Ты же не против, дорогуша? Туфли ужасно жали.

– Фу, Гарри, – ответил Джо и грубо сбросил ее ноги.

– В Индии дети кланяются родителям в пол и целуют им ступни, – сказала Гарриет с несвойственной ей неуверенностью и поджала ноги.

– Мы не индийцы, мама.

– Дорогуша, не говори глупостей. – У нее запершило в горле. Она прокашлялась. – Что ж, – сказала она, медленно вставая, – вам двоим нужно поскорее найти жилье. Джозефу явно осточертело жить со мной.

– Джо, – сказала Ясмин, но он на нее даже не взглянул. – Джо, ты ничего не хочешь сказать?

– Вроде нет.

Ясмин уставилась на жениха. Его верхняя губа с отвращением изогнулась так же, как когда он столкнул с колен ноги матери. Иногда Гарриет и в самом деле бывала слишком напористой, но нельзя же так остро реагировать.

– Он просто устал, – сказала она Гарриет, словно Джо – капризный малыш.

Ноздри Гарриет раздувались.

– Я знаю, – сказала она.

Границы

В первый четверг после вечеринки у Ясмин был выходной. Надо было навестить Бабу, но она не могла себя заставить. После Рождества ночевать на Бичвуд-Драйв стало невыносимо. Баба высасывал из дома весь кислород. Ясмин задыхалась. Снова звонил Ариф. Срок Люси наступил еще вчера. Они уже собрали сумку в роддом. Почему же она никак не родит? Ясмин ответила, что чаще всего беременность длится не девять месяцев, а ближе к десяти. «Этого я Люси говорить не собираюсь!» – отозвался Ариф.

Она долго стояла у окна, глядя на собирающуюся и распадающуюся прозрачную мозаику дождевых капель. Карнизы медленно, ровно шипели, пахло лимонной жидкостью для мытья окон, стекло холодило нос. Нужно что-то делать. По милости Ма ее жизнь встала на паузу.

Ма по-прежнему здесь, хотя и знает, что из-за этого приглашения продолжают лежать в ящике, шатер остается незаказанным и ничего нельзя запланировать.

«Можешь пожить здесь», – сказал Пеппердайн. Но это невозможно. Даже если он предложил всерьез, что, конечно, не так.

Мысли о нем вызывали у нее странные чувства. И злили. Когда они виделись на работе после Рождества, она каждый раз злилась до боли в груди. «Боюсь, что нет», – ответил Пеппердайн, когда она спросила, не находил ли он ее обручальное кольцо. Только это – и больше ничего. Почему она вообще о нем думает? Он тут ни при чем. Так или иначе, кольцо потеряно. Его нет ни на работе, ни в Таттон-Хилл, ни дома у Пеппердайна. Джо сказал, чтобы она не волновалась, кольцо найдется, но этого не случилось и уже не случится.

Гарриет должна прогнать Ма. Сделать это под силу только ей. Пытаться повлиять на Ма бесполезно. Она, как обычно, упряма как осел. Ма ведет себя безответственно, а Гарриет ей потакает. А тут еще эта жуткая Вспышка. Прямо сейчас она внизу, готовит чатни с Ма и подбивает ее бог знает на что.

Ясмин постучала в дверь Гарриет. Та отлучалась на «чудовищный обед», а по возвращении заявила, что, если она кому-нибудь понадобится, она будет читать у себя в спальне.

– Входите, – разрешила Гарриет. – А, Ясмин, да-да, заходи.

– Спасибо. Мне нужно поговорить…

Она не знала, с чего начать. Гарриет полулежала на диване. Ее голова покоилась на пушистой овечьей шкуре. К каждому предмету и поверхности в комнате, от богато расшитых гобеленов до резных эбеновых панелей антикварной мебели, хотелось прикоснуться. Гарриет казалась чувственной даже в унылых январских сумерках. Настоящий будуар. Спальня для оргий – впрочем, Гарриет открыто признавалась, что соблюдает целибат.

– Ну? – поторопила ее Гарриет.

– Мне нужно кое о чем попросить. Об услуге. Если честно, мне немного неловко.

– Ясно. Тогда позволь мне сказать кое-что, прежде чем приступишь. – Гарриет спустила ноги на пол и встала. – Любить свое дитя – не преступление, – величественно и таинственно провозгласила она. – Даже если любовь чрезмерна, – добавила она. – Извиняться я не намерена.

– Понятно, – сказала Ясмин. – Конечно.

Гарриет выбила ее из равновесия.

– Посыл ясен, – сказала Гарриет. – Громкий и отчетливый.

– Простите? Какой посыл?

– Отвали и не лезь. – Гарриет улыбнулась ужасающе ледяной улыбкой. – Не вмешивайся в свадебные приготовления. Не заходи к нему в комнату без официального приглашения. Я верно излагаю?

– Нет, я не…

– Ясмин, разве я не оказала тебе радушный прием в своем доме? – перебила Гарриет. – Разве не проявила гостеприимство? И к тебе, и к твоей семье. Я открыла двери своего дома.