От себя, своего поведения, полного отсутствия самообладания.

– Провокации, подначки. Это недостойно тебя. Ты выше этого. – Он встал и серьезно посмотрел на нее сверху вниз.

– А ты кто такой? Мой учитель? Директор?

– Ясмин, ты мне нравишься, по-моему, ты замечательная. Но есть в тебе какая-то стервозинка.

Стервозинка?.. Нет в ней никакой стервозинки! Джо сказал, что она милейший человек из всех, кого он знает! И что она для него слишком хороша. Кем этот Пеппердайн себя возомнил? Нет в ней никакой стервозинки! Почему он ей хамит?

– Неправда. – Ясмин разразилась слезами. – Ничего подобного.

– У всех нас есть недостатки, – проговорил Пеппердайн, как будто это могло ее утешить. – Прости, но мне пора, – сказал он уже мягче. – Вот ключ. Сама разберешься? Постарайся что-нибудь поесть. Поверь, тебе сразу полегчает.

Ясмин вытерла щеки тыльными сторонами ладоней.

– Все нормально, не надо со мной нянчиться. Хватит обращаться со мной, как с ребенком.

– Ладно, если перестанешь вести себя по-детски, – улыбнулся он. – Договорились?

Пеппердайн протянул ладонь, словно для рукопожатия, но Ясмин скрестила руки на груди и отвернулась.

В Примроуз-Хилл она решила отправиться пешком. Идти было недалеко, но достаточно долго, чтобы она могла поразмыслить. На ней по-прежнему было вчерашнее нарядное платье, хотя если бы она провела ночь на Бичвуд-Драйв, то переоделась бы. В ящиках комода еще лежала кое-какая одежда. Ясмин ломала голову, пока наконец не сообразила, что вовсе не обязательно что-то выдумывать. Почему бы и не прийти в той же одежде, никто слова не скажет: все ее тревоги – всего-навсего побочный продукт, патологически разросшееся чувство вины. В начале подъездной дорожки Ясмин остановилась и внимательно осмотрела себя. Что может ее выдать? Она вытянула перед собой ладони, будто убийца, проверяющий, не осталось ли крови под ногтями. Руки были голыми, синие перчатки лежали в сумочке. Руки были голыми. Она сняла кольцо и где-то его забыла.

Гарриет

Она украдкой проскальзывает в кухню и выскальзывает с кружкой кофе. Дом готовят к вечеринке, что никогда не улучшает настроения Розалиты по возвращении из ежегодного отпуска после Нового года. Только не Очередная Новогодняя Вечеринка. Когда-то это было весело. Люди обожали таким образом показывать средний палец послепраздничным отходнякам в середине января. Но с каждым годом вечеринки становятся все тоскливее.

Розалита громыхает в кухне, и не только потому, что дом вверх дном. Она не поладила с Анисой Горами, и сейчас особенно не в духе. Но Гарриет не потерпит, чтобы ее тиранила собственная домработница. Всему должен быть предел. Не Розалите решать, кого принимать в этом доме, а кого – нет. Аниса здесь – желанная гостья.

Аниса и Вспышка все больше сближаются, что также будит в Гарриет инстинкт защитницы. Но кто из них двоих больше нуждается в защите? Кое-кого Вспышка приводит в трепет, но только не Анису. Эту женщину всю жизнь недооценивали. Когда она рассказала об обстоятельствах своего замужества… У Гарриет до сих пор слезы наворачиваются. Аниса – смелая и по-своему грозная женщина.

«Это в последний раз», – решает Гарриет, обходя груду столов со складными ножками в прихожей, стопки стульев, которые необходимо выставить на улицу для курильщиков, скатерти, нескользящие подносы, контейнеры и холодильники для бутылок, ведерки для льда и ящики с осветительным оборудованием для сада. Она останавливается, чтобы выпить глоток кофе. Нет, больше она не будет устраивать эту вечеринку. Женщина из агентства по организации мероприятий – волосы собраны в хвостики, хотя ей никак не дашь меньше сорока, – открывает дверь, чтобы принять очередную доставку. «Простите, – говорит она, оборачиваясь к Гарриет. – Простите за это нагромождение, мы мигом все уберем».

Гарриет с улыбкой отмахивается: «О, не беспокойтесь. Прихожая всегда выглядит слишком пустой после того, как выносят елку, и…» Она умолкает на полуслове, потому что никто не слушает. Женщина деловито дает указания курьеру и пишет что-то на планшете.

Из гостиной тоже убрали рождественские украшения и вынесли большую часть мебели. Гарриет становится в центре и медленно оборачивается вокруг себя. «Комната слишком большая, – думает она. – Дом слишком велик». Джозеф съедет, и она останется совсем одна. Она оглядывает просторную опустевшую комнату, драпированные складками бархатные портьеры, дрова в камине, висящую над ним картину в золоченой раме. В георгианские подъемные окна из шести секций льется холодное зимнее солнце, покрывая еще не свернутые ковры, словно иней. Гарриет стоит, положив ладонь на каминную полку, и размышляет, не пойти ли прилечь. Теперь, когда она забросила мемуары, ей стало совершенно нечем себя занять.

Что подумал бы папочка, увидь он ее сейчас? Уж он бы заставил ее встряхнуться. Приехав навестить ее в Оксфорде, он взял с собой очередную пассию, ужасную зануду. Гарриет с папочкой от нее улизнули – бросили у стойки паба King’s Arms, а сами ушли через черный ход. Папочка сводил ее поужинать, а потом она повела его на танцы, чтобы похвастаться им перед друзьями. «А как же Давина?» – постоянно спрашивала Гарриет. «За нее не волнуйся, – отвечал папочка. – Она вернется в наш шикарный отель, а завтра я заглажу свою вину». «Моя любимая девочка – это ты», – говорил он, кружа ее по танцполу. Друзья Гарриет толкали друг друга локтями, воображая, что он ее ухажер. Ну просто умора! Чудесный вечер.

Допив кофе, Гарриет отставляет кружку.

Делфтские кувшины и лампы Tiffany надо будет убрать. Розалита о них позаботится. Будет неплохо расставить здесь несколько высоких круглых столиков, чтобы гостям было где пристроить свои напитки. Но никаких табуретов, иначе все будут сидеть сиднем, будто вечеринка должна вращаться вокруг них. Гарриет по-прежнему знает толк в вечеринках. В этом ей не откажешь. Свечные фонари в этом году нужно развесить по всему саду, а не только перед входом. Пусть он будет особенным. Феерическим. Белые георгины повсюду. В доме – белые георгины в высоких вазах, а в патио и вдоль подъездной дорожки – белые лотосы, плавающие в больших стальных чашах.

«Некогда разлеживаться», – внезапно доходит до Гарриет, и она спешит на поиски Розалиты. Их ждут дела. Работы невпроворот.

Вечеринка Гарриет

Ясмин отчасти завидовала официантам, сновавшим с подносами канапе и фуршетной едой – поке из тунца, пастушьими пирогами, ризотто с горошком и мятой. Фланирование на вечеринках – это особое искусство, и она им не владела. Она стояла с Ма и Вспышкой. Ма надела свое самое ослепительное сари из кремового шелка с золотой каймой и золотую чоли, тесноватую под мышками. Завитые волосы, собранные в высокую прическу, были заколоты шпильками со стразами.

– Намасте, – сложив ладони, сказала проходившая мимо гостья с легким поклоном. Ма одарила ее широкой улыбкой. То была одна из выпускниц ее кулинарных курсов. Вспышка прошептала что-то на ухо Ма, и обе рассмеялись.

– Она старалась быть дружелюбной, – сказала Ясмин, принимая очередной бокал шампанского.

– Плохо старалась, – отрезала Вспышка. – В том-то и дело.

– Уж очень вы суровы, – пробормотала Ясмин, однако ей вспомнилось, насколько она разозлилась, когда женщина, сидевшая рядом с ней на торжественном ужине Гарриет, по умолчанию записала ее в индуистки.

Вспышка была одета в стильные черные брюки и сплошь расшитую бисером блузку цвета мяты, купленную на благотворительной распродаже, куда ее отвела Ма. Нечто подобное Аниса, падкая на блестяшки, словно сорока, могла бы подобрать для себя и выглядеть ужасно, но на Вспышке блуза смотрелась отлично. Ма начала краситься такой же ярко-красной помадой, как Вспышка, – не каждый день, но, несомненно, достаточно часто, чтобы Вспышка заметила, что та начала ей подражать.

– Ей идет, не правда ли? – спросила Вспышка, слегка коснувшись рта Ма тонким бледным пальцем.

– Мм, – отозвалась Ясмин. Уж не умеет ли эта Вспышка читать мысли?

– Сильный красный, сильные губы, сильная женщина, – провозгласила Вспышка.

– Я