Пришел нагруженный муж. Тимур, как лапочка, побежал принимать у него пакеты. Потом, как заинька, помчался выкидывать свекольные очистки из дуршлага. Потом, как солнышко, принес мне собственноручно сделанную открытку, с переписанным стишком Маршака и кривыми елочками, уляпанными клеем. Бывают же золотые дети, подумала я, а вслух сказала:

– Подарочки-то дарят после праздника.

– А вы мне не разрешаете Новый год со всеми встречать никогда, отправляете спать.

– Ой, да пусть встречает, – отмахнулся замотанный муж.

– Сережа, он же уснет под столом.

– Уснет – сам виноват будет, – появился на шум и хлопок пробки братец. – Тогда, значит, еще маленький, чтобы встречать вместе со всеми…

– Спасибо! – Сияющий, как ангелочек, Тимур, дожевывая мандарин, подошел поцеловать маму, потом папу. Братец от мандаринового поцелуя увернулся, пожал руку.

– Мамочка, а раз уж я тебе подарок подарил, можно я свой тоже открою? – чистые, наивные глазки. Если бы я не знала, что в школе друзья его зовут Халком за любовь все крушить… Так вот чего он добивался примерным поведением!

– Ладно, – опередил меня муж. – Но только один! Остальные после полуночи! А то у всех будут подарки, а у тебя нет, обидно.

– Спасибо! – Тимур умчался. Как хорошо, подумала я, дети заняты, тишина, можно тихонечко резать салатики под любимые с детства комедии, попивать шампанское. Не тут-то было. Уставший муж вымыл руки и принялся щелкать пультом, братец вызвался помочь, покромсал колбасу огромными ломтями, соорудил себе бутерброд и тоже уткнулся в телевизор. Наедине с картошкой в мундире я решила, что вполне заслуживаю допить бутылочку, вот только кролика в духовку закину и тесто замесить надо…

– Мама! – На кухне показались сразу Тимур, Лика и очень скромный Вадим. Кричали мои дети так, что я чуть ножом себе по пальцу не заехала. – Мама, там Тимур слепил из пластилина человечка! И он двигается!

– Зачем так кричать, он всегда лепит человечков, а потом играет с ними, пока не развалятся.

– Мама, он реально двигается! – Человечек падает на разделочную доску. Обычная пластилиновая фигурка, не очень аккуратная. Черные волосы, желтое лицо, красные штаны, синяя рубашка. Сколько таких я отлепляла от стола и соскабливала с пола.

Вдруг он начал беспорядочно махать руками и ногами. Дети отступили в коридор. Я вскрикнула. Человечек сел и осмотрелся по сторонам.

– Что за хрень, – сказала я.

– Так, дети, вышли! – распорядился брат и закрыл кухонную дверь. Муж молча убавил звук на телевизоре.

– Напрасно я пила шампанское. – Я открыла окно.

– Но мы-то трезвые, – пробормотал брат. Муж напомнил, что он вообще только из-за руля.

Человечек внимательно посмотрел на него.

– Допустим, я слегка захмелела, но ведь он не должен так делать?

Человечек пожал плечами.

– Это точно пластилин? – Муж смял его голову двумя пальцами.

– Верни, как было, или в следующий раз из-за руля встанешь в таком же виде, – сурово сказал человечек. Голос был странный, с присвистом и шумом, но определенно мужской.

Я вечно переживаю за мужа, поэтому быстро привела пластилиновую голову в порядок. Даже попыталась загнуть уголки пластилинового рта, чтобы существо выглядело подобрее.

– Бред какой-то, – неуверенно сказал брат. Тут у него зазвонил телефон, и он вышел.

Человечек начал прохаживаться по доске, озираясь.

– Он же не должен так делать, – повторила я. – Может, его святой водой облить?

Она у меня хранилась в холодильнике. Святость святостью, а тухлятину мне пить не хотелось. В два шага я пересекла кухню и достала воду.

Человечек, скрестив руки на груди, ждал.

Я брызнула на него немного.

Тот заорал. И я заорала:

– Действует! Действует! Это нечисть какая-то!

– Серьезно? – отмер муж.

Человечек прекратил орать. Потом начал крутить головой, как в фильме «Экзорцист». Встал на мостик и изогнулся, в точности как там.

– Не впечатляет, – сообщила я ему, обнимая бутылку. – У тебя все равно суставов нет.

Человечек изрыгнул пластилиновую рвоту.

Завизжав, я начала поливать его святой водой. Пластилин пошел волдырями и пятнами.

– Это демон! Это демон! Сейчас я от него избавлюсь!

Человечек опадал на глазах, терял форму, вскоре на моей доске лежала огромная разноцветная лепешка с раскрытым ртом и выпученными глазами.

– У меня получается! Получается! – радовалась я. Муж смотрел на все это озадаченно и помалкивал.

Я взяла в руки пластилиновую лепешку и попробовала ее смять. В ответ лепешка широко раскрыла рот, высунула длинный, как щупальце осьминога, язык и попыталась меня лизнуть.

– Гадость какая! – Меня аж передернуло. Я схватила нож, которым до того резала картошку, и разрубила лепешку пополам. Жуткое искаженное лицо уставилось на меня, язык-щупальце облизнул губы:

– Так просто от меня не избавиться.

Взвизгнув, я бросила пластилин в духовку. Прямо на готовящегося кролика.

– Гори в аду! И кролика не жалко! – крикнула я, захлопнув крышку. Муж забеспокоился:

– Ну ты погоди, надо же разобраться…

Из духовки раздался сатанинский хохот. Казалось, сам Дьявол нежится в пламени и хохочет над моими жалкими попытками как-то навредить ему.

Муж заглянул и сообщил мне, что кролику хуже, чем пластилину. Пришлось достать. Вошел брат.

– Я не знаю, что еще с ним делать, – сообщила я им. – Никогда не слышала ничего подобного. Мне страшно. Ну хотя бы святая вода на него подействовала, хоть и ненадолго…

Я раскрыла пластилиновому чудищу рот пошире, уворачиваясь от противного языка, начала лить в него воду. Тот булькал и выводил рулады горлом. Кажется, это была мелодия романса «Очи черные»…

– Слушай, – муж обнял меня. – Это все, конечно, ненормально, но, в конце концов, это всего лишь пластилин. Что он нам может сделать?

Брат поддакнул. Лицо пустило струйку воды ему в лицо. Потом подобралось, отрастило что-то вроде ножек и село. Теперь он походил на плоского Колобка. Или разноцветного Шалтая-Болтая.

– Значит так, мои дорогие Сережа, Саня и Алена. Я, конечно, всего лишь пластилин. Однако демоны так просто никуда не вселяются. Считайте, что я добрый. Почти.

– Что ты хочешь? – спросил муж.

– Я пока не решил. Вы не очень-то гостеприимны. Скорее всего, ровно в полночь я развею вас по ветру. Начну с ваших деточек, конечно, прямо у вас на глазах. Рассказать, что я могу с ними сделать?

Брат проверил, плотно ли закрыта дверь, и сел на табурет.

– Не надо, – вырвалось у меня. Муж положил руку мне на плечо, успокаивая.

– Да чего ты так испугалась, подумаешь, говорящий пластилин…

Лицо повернулось к нему, отрастив рожки. Усмехнулось так мерзко, что я сжалась.

– Я все о тебе знаю. У тебя кредит на пятьдесят тысяч, мама в Твери болеет. И о тебе знаю, Саня, ты университет бросил. А у тебя, Алена, аппендицит недавно вырезали. Вы все еще сомневаетесь, что я всемогущ?

Одержимый пластилин снова расхохотался. Смех был еще хуже, чем тот, в духовке, к нему присоединились эхо от воплей страдающих людей, звук снежной бури, рокот землетрясения.

– Я в любой момент могу покинуть эту оболочку, с которой вы обошлись так жестоко, и вселиться в кого-то из вас. А потом веселиться, наблюдая, как вы гоняетесь друг за другом в