окруженный женщинами[698]. По мнению наблюдателей, это пагубно сказалось на его способности быть мужественным правителем. Они связывали подрыв государственного строя с доминированием женщин в султанате. Предполагалось, что мужчины должны быть сильными политическими лидерами[699]. Один автор мечтал о несуществующем властолюбивом мужчине королевской крови, сумевшем бы поставить женщин на место. Однако Ибрагим I не смог удовлетворить эту потребность, особенно учитывая его поведение, когда он столкнулся с кризисом, став последним живым мужчиной-османом, последним потомком Османа по мужской линии.

Отсутствие мужской добродетели у Ибрагима I также считали причиной экономических кризисов. Влияние женщин королевской крови имело прямые финансовые последствия в нестабильное время. Они якобы руководили взяточнической схемой покупки и продажи государственных должностей, разрушавшей благосостояние империи. Благодаря щедрости первых лиц государства, вместо того чтобы содержать одну любимую наложницу (хасеки-султан), как принято, у Ибрагима I было множество наложниц и восемь фавориток. Предположительно, из-за расходов «во дворце и за его пределами тратилось чрезмерно много денег»; «поступления в казну были ограничены, жалованье слугам султана не выдавалось, и все страдали от стесненных обстоятельств и бедности», чтобы любимые женщины Ибрагима могли вести светскую жизнь[700]. Женщин королевской семьи обвиняли в том, что они иногда предоставляли земельные наделы самим себе, а не мужчинам, что было лишь верхушкой айсберга. Султан разорил первых лиц государства непрекращающимися требованиями дорогих соболиных мехов. Несколько командиров янычар утверждали, что у них есть только порох и пули, а не меха или духи. Ходили слухи, что Ибрагим I украшал бороду бриллиантами и носил драгоценные камни на подошвах ботинок.

Женщины гарема обогащались за счет янычар, поскольку Ибрагим I раздавал самые выгодные земельные владения фавориткам. По мнению османских хронистов, его следовало свергнуть с престола, чтобы защитить привилегии мужчин.

Мнение людей называлось законом страны. Удовлетворенность и процветание мужчин имели большее значение, чем благополучие женщин.

Авторы-женоненавистники предпочли логику «разумных и законных» предложений «рациональных людей» «гневу и негодованию» валиде-султан[701]. То, что Ибрагим I прислушивался к желаниям спутниц, стало причиной того, что гендерные отношения перевернулись с ног на голову и разрушили империю[702]. Лишенный мужественности и мужской добродетели, султан общался в основном с женщинами. Растрачивая свою сперму, человек, который должен был возглавлять династию и империю, также разбазаривал политический и экономический капитал. Гендерная политика и надлежащая иерархия мужчин и женщин королевской семьи были самым важным для тех, кто выступал против человека, «опозорившего честь султаната», и тех, кто оправдывал его свержение и казнь[703].

Мехмед IV: от мальчика-султана к мужественному султану

Летом 1648 г. янычары, юристы (включая шейх-уль-ислама Карачелебизаде) и большая толпа, которую некоторые османские хронисты называют «публикой» (представляющей волю народа), прошли маршем к Воротам Счастья дворца Топкапы, места возведения на престол. Они требовали низложения Ибрагима I и воцарения его старшего сына, принца Мехмеда. В приемной у третьих ворот Кесем-султан – супруга (покойного) Ахмеда I, мать (покойных) Мурада IV и Ибрагима I и бабушка принца Мехмеда, – упрекнула повстанцев в том, что они согласились на все, чего желал Ибрагим I, заявив: «Теперь вы хотите заменить его маленьким ребенком. Какой коварный план. Подстрекательство к мятежу – ваших рук дело»[704].

Она потребовала объяснить, как семилетний ребенок может быть императором. Протестующие сказали, что были вынесены юридические заключения, где говорилось, что недопустимо позволять шуту править страной. Когда сувереном становится неразумный человек, его невозможно убедить следовать рациональным путем, и он наносит большой вред государству.

Когда ребенок садится на трон, на самом деле правит не он, а его визири. Они спорили часами, пока солдаты не потеряли терпение и не заявили, что, если принца не выведут, гарем возьмут штурмом и силой увезут его. Дав согласие на установку изумрудного трона перед воротами, валиде-султан «в ярости подобрала юбки» и отправилась за принцем. Некоторое время спустя, с «явным огорчением и ненавистью на лице», она вывела мальчика, спросив: «Это то, чего ты хочешь?»[705] Карачелебизаде посадил его на трон. Все министры принесли присягу на верность новому лидеру Мехмеду IV. Чтобы маленький мальчик не испугался, сотням янычар с их огромными усами и высокими шапками не дали принести присягу. После пережитых волнений новый император вздремнул под охраной евнухов гарема[706].

На Ипподроме (главной площади города, расположенной сразу за дворцом) разгорелось сражение между янычарами, поддерживавшими Мехмеда IV, и сипахами, поддерживавшими Ибрагима I. Результат был предсказуем – он напоминал то, как османские войска сражались с Сефевидами или мамлюками: длинные ружья янычар каждый раз побеждали мечи и стрелы. Шла настоящая резня. Уцелевшие кавалеристы укрылись в мечети султана Ахмеда I (Голубой мечети), но янычары не проявили милосердия. Их пули «дождем посыпались» на кавалеристов, и те были убиты перед кафедрой и молитвенной нишей[707]. Над погибшими, чьи тела сбросили в Мраморное море, не произнесли молитв[708].

В одном из первых императорских указов, изданных от имени мальчика-султана, говорилось, что Ибрагим I, живущий под домашним арестом, разжигал восстание с помощью верных последователей, включая гаремных евнухов и дворцовую стражу, желавших вернуть его на престол[709]. Юристы и янычары попросили шейх-уль-ислама дать юридическое заключение о том, допустимо ли его казнить, чтобы предотвратить возможное восстание, используя ту же логику, что использовалась для легитимизации братоубийства. Карачелебизаде согласился.

Кесем-султан, плачущая во время молитвы перед мантией Пророка, отреагировала вопросом: «Кто навел на этого человека сглаз»?[710] Узнав о своей участи, Ибрагим I, держа в руках Коран, взвыл: «Почему ты хочешь убить меня? Это Божья книга, вы, тираны, какая власть позволяет вам убивать меня?»[711] Через три недели после свержения султана с престола, палач задушил его промасленной веревкой[712].

Ибрагим I был вторым правителем, убитым за одно поколение. Если раньше право султана на власть оправдывалось тем, что он являлся военным лидером, то мало что удерживало императоров на троне в XVII веке, когда они уже не были воинами.

Мехмед IV стал султаном в возрасте семи лет, еще до того, как ему сделали обрезание. Как и следовало ожидать, будучи несовершеннолетним, он отошел на второй план, затененный женщинами королевской крови. Первоначально самой влиятельной из них была Кесем-султан. Эта богатая женщина построила самое большое коммерческое здание в Стамбуле и занимала пост регента в начале правления трех султанов.

Регентство во время малолетства султана сравнимо с практикой в остальной Европе, где женщины королевской крови часто фактически правили странами. Тем не менее политический авторитет женщин османской королевской семьи