– Да, я от этого устранился, так как считал, что не мое дело в это вмешиваться, ибо это связано с именем Берии.

История этого вопроса совсем другая. Тут главную скрипку играл министр госбезопасности Виктор Абакумов. Когда он пробирался наверх, то всячески превозносил Берию. Как рассказывал Богдан Кабулов, осенью 1938 года на одном из торжественных собраний в клубе НКВД Абакумов поднял страшный шум: он возмущался, что портрет дорогого Лаврентия Павловича висит слишком далеко от центра сцены. Входивший в зал Берия заинтересовался причиной переполоха и заметил ретивого Абакумова. Когда тот стал министром, то по своей инициативе завербовал начальника охраны Берии полковника Саркисова. Саркисов регулярно поставлял Абакумову подробную информацию о любовных похождениях Берии. Такая информация шла сплошным потоком. Как замечает Евгений Жирнов, «сообщений о похождениях Лаврентия Павловича у него накопилось более чем достаточно. Он и пресытился, и увидел, что на этом дерьме легко поскользнуться. В сводках шла речь о женах такого количества высокопоставленных людей, что малейшая утечка этих материалов могла сделать Абакумова врагом не только Берии, но и половины руководителей партии и страны. Он приказал своему заместителю: “Ты больше не бери у Саркисова это дерьмо”».

Несомненно, что Власик делился «альковными» секретами Берии со Сталиным. Так что компромата на Берию, как, впрочем, и на других своих соратников, у Сталина всегда было в избытке. Но все это еще не означало, что Берия окончательно был обречен. Держать его в постоянном страхе было в правилах Сталина. При случае он мог его и припугнуть. Но расставаться с ним в ближайшее время он явно не собирался, напротив, с его помощью намеревался усилить силовые министерства перед грядущими чистками и новыми массовыми репрессиями.

Возникает такой вопрос. Если Берия действовал с членами ЦК против Сталина заодно, то почему, когда его арестовали и он, хорошо понимая, что его не только отстранили от власти, но и не оставят в живых, с самого начала активно не боролся за свою жизнь, встав на путь шантажа, грозя им разоблачением. Тогда для них все пропало. Достаточно было ему сказать об этом кому-либо из тех, кто его арестовывал, охранял, допрашивал, обслуживал, на суде.

Но тут есть одно «но». Хрущев взял «дело» Берии в свои руки. Его держали под арестом у военных, которые по приказу Булганина пошли на беспрецедентный шаг и не позволили Круглову, новому министру внутренних дел, провести даже допрос Берии. Количество лиц, с которыми он мог контактировать, ограничили до минимума. «Дело Берии» в основном создавалось на основании показаний других лиц.

За его молчание о том, что они совместно сделали со Сталиным, могли пообещать сохранить ему жизнь и не репрессировать семью. Возможно, что для полной убедительности это было сделано при личной встрече с одним из членов Президиума ЦК КПСС. Усыпили бдительность, потом обманули и неожиданно расстреляли. Этот прием всегда действовал безотказно.

Был ли на самом деле Берия больше других заинтересован в смерти Сталина, большой вопрос. После смерти Сталина он первым из его близкого окружения лишился жизни.

120 часов до смерти Сталина

Из всего того, что известно о пяти последних днях жизни Сталина, доверие вызывают лишь сведения о последних 84 часах 50 минутах (с 9 часов, как указывает Лозгачев, или с 7 часов утра 2 марта, когда был зарегистрирован первый осмотр Сталина приехавшими профессорами) – до 21 часа 50 минут 5 марта 1953 года, когда Сталина не стало. Все это время Сталин умирал на глазах большого числа людей, поэтому описание происходящего в эти часы, сделанное разными людьми, включая родственников, можно с большой долей уверенности считать соответствующим действительности. С этого момента и до остановки сердца Сталина велась подробная медицинская документация.

Что происходило в предыдущие 28 часов (с 5 часов утра 1 марта, когда гости отбыли с ближней дачи Сталина, до 9 (7) часов утра 2 марта, когда к больному Сталину приехали врачи), весьма противоречиво.

Если верить Петру Лозгачеву, то инсульт у Сталина возник около 19 часов 1 марта, то есть через 14 часов после того, как он остался один. Для того чтобы именно к этому времени привязать момент наступления инсульта у Сталина, им настойчиво упоминаются две такие подробности: «Наконец, в 18 ч. 30 минут в комнате Сталина появилось электроосвещение» и «Стрелки лежащих на полу карманных часов остановились на 18.30». Стало быть, Сталин почувствовал себя плохо, зажег свет и тут же как подкошенный упал и потерял сознание.

Лежащим на полу Сталина обнаружили только в 22 часа 30 минут (опять же по Лозгачеву), то есть через 4 часа от начала инсульта. Берия и Маленков приехали на ближнюю дачу в 3 часа 2 марта, еще через 4 часа 30 минут после того, как Сталина нашли лежащим на полу, и через 8 часов от момента начала инсульта. Потом Берия и Маленков на 6 часов уехали.

Стало быть, по Лозгачеву, Сталин, у которого произошел инсульт, находился без медицинской помощи 14 (12) часов. До приезда врачей в 9 (7) часов утра 2 марта.

Стоит ли полностью доверять рассказу Петра Лозгачева? В описании последовательности событий, связанных с болезнью Сталина, он выступает якобы как частное лицо. Только он один. Других полных свидетельств того, что происходило на ближней даче до приезда врачей, нет. Нет потому, что остальным могли приказать молчать.

Охраняющие Сталина внутри дачи и вне ее стен говорят вразнобой. Очевидно, последних не «инструктировали».

В ночь с 1 на 2 марта на пост № 6, который находился как раз напротив окна большой столовой, заступил Павел Егоров. «Где-то между часом и двумя пополуночи, – вспоминает Егоров, – приходит ко мне 1-й замначальника “выездной охраны” товарищ Старостин и спрашивает:

– Как там? Случайно не видно движения в большой столовой?

– Да нет.

– Как только увидишь товарища Сталина, сразу сообщи мне!

– Хорошо, – говорю, а сам глаз от окон не отрываю. – Свет горит вовсю, а никого нет и нет. Через некоторое время, минут, может, через двадцать, опять Старостин идет. Я ему снова доложил, что ничего не видел, а он и говорит:

– Не знаю, что и делать… Обычно в это время мы ему чай с лимоном подаем, а сейчас что-то не зовет…» («Аргументы и факты», № 10, 2003 г.).

Лозгачев утверждает, что потерявшего сознание Сталина нашли лежащим на полу в 22.30, а тут Павел Егоров сообщает, что Старостин «разыскивал» пропавшего Сталина почти до 2 часов ночи. Зная, что, вопреки годами заведенному распорядку дня, Сталин вовремя не встал после сна, не попросил завтрак, не потребовал обед, не заказал ужин (по версии Лозгачева), Старостин хлопочет о том, что Сталин на ночь не испил чаю.

Павел Егоров заступил на свой пост в 23 часа 1 марта и оставил его в 3 часа утра 2 марта (наружная охрана менялась каждые три часа). Так что если его разговоры со Старостиным в действительности имели место, то они состоялись спустя несколько часов после того, когда, по сообщению Лозгачева и других, Сталина уже должны были обнаружить.

В воспоминаниях Павла Егорова тоже много странного, и в первую очередь для него самого: «Утром 2 марта я сменился. Отдежурил еще сутки с 3-го на 4-е, приезжаю домой, а там, бог ты мой, сообщение по радио: в ночь с первого