Вот несколько отрывков из «Дневников Берии», с некоторыми сокращениями:

«Москва, февраль 1953.

Вчера было велено явиться в Кунцево в субботу вечером (28 февраля). Никакого повода Хозяин не указывает, хотя, похоже, что он наконец решился опять устроить один из своих обедов. Быть может, прощальный? Но с кем – с ним или с нами? Георгий М. (Маленков) говорил мне, что Хозяин очень плох как физически, так и психически.

Я было подумал отказаться, но ведь это только отодвинет решение вопроса. Единственная предосторожность, которую я предпринял, – возьму с собой Надорая и две машины с ребятами.

Тем временем я разработал свой план, поделившись им только с Рафиком, который, конечно, унесет эту тайну с собой в могилу. Хозяин, сказал я ему, арестовал единственного человека в России, который мог бы спасти ему жизнь, – Виноградова. С другой стороны, все знают, как мы, грузины, умеем обмануть природу и прожить до ста с лишним лет! Пусть здоровье Хозяина и ухудшается, нет никакой гарантии, что дело идет к концу. Поэтому я пришел к выводу, что надежды придется возлагать только на профессора Лукомского. Он не причислен к заговору врачей – как-никак, член Академии медицинских наук, но его арест является всего лишь вопросом времени.

Поэтому мы решили, что ребята привезут его утром в машине, без официальных номерных знаков, прямо ко мне – не на Лубянку и не на Малую Никитскую, а к Рафику, на Арбат.

Когда его ввели, он был весь белый и дрожал. Он человек пожилой и явно не в лучшем виде. Я предложил ему стакан отличнейшего французского коньяка, и это несколько привело его в порядок; во всяком случае, я почувствовал, что могу говорить с ним как мужчина с мужчиной. Я начал с того, что вкратце рассказал все, что мне известно о нынешнем состоянии здоровья Хозяина. (Я не медик, поэтому из осторожности не сказал ничего такого, что могло бы повлиять на его окончательное заключение.)

– Он серьезно болен, – сказал я. – Однако может прожить еще несколько недель, а то и месяцев. Вы знаете, что может произойти за это время.

По лицу Лукомского было видно, что объяснять не нужно. Тогда я сказал прямо в лоб:

– А теперь вот что, товарищ профессор! У вас только один шанс. Или вы сотрудничаете со мной, или ждете, пока Хозяин не подберет вас вместе с остальными и не сотрет в порошок. Так как будем действовать? Вы специалист по сердечным заболеваниям. Вы знаете пристрастие Хозяина к выпивке. Для вас нетрудно устроить так, чтобы его старое сердце остановилось.

Он сидел, обеими руками вцепившись в пустой стакан, и по его лицу струился пот, хотя день был холодный, а в помещении не так уж сильно натоплено. Понадобилось время, чтобы его успокоить. Я подчеркнул, что в эти тревожные времена могу оказаться полезным другом, – ведь под моим личным командованием находится более миллиона войск, что, бесспорно, делает меня вторым по могуществу человеком в Советском Союзе. Похоже, это слегка его успокоило, хотя он по-прежнему был охвачен немым ужасом. Я и сам был не вполне спокоен – всегда остается вероятность, что этот старый доктор может предпочесть благоволение Хозяина и его дружков и отправиться прямиком к ним и доложить о нашей встрече. Поэтому я не забыл упомянуть, что Хозяин по-прежнему ко мне прислушивается и одного моего слова будет достаточно, чтобы профессор получил пулю в затылок.

Он начал шуметь, что находится под постоянным наблюдением и все такое, но я заверил его, что Рафик решит эту проблему. В три часа в тот же день он вернулся в квартиру Рафика и вручил мне четыре синих капсулы. Он объяснил, что это новое американское лекарство, изобретенное первоначально для снятия боли у больных раком; нормальная доза – по капсуле через каждые четыре часа, но если дать их все сразу, они погрузят больного в кому, первыми симптомами которой будут глубокий сон, затем шумное дыхание, как после тяжелой ночной пьянки. Лекарство совершенно безвкусное и начинает действовать часа через два, но он предупредил меня, что при сильном организме кома может длиться несколько дней, пока ни дать лекарство еще раз.

Я налил старику профессору (писатель, очевидно, не знал, что Лукомскому тогда было всего 54 года) еще стакан коньяка (в медицинской среде Лукомский слыл трезвенником), намекнул, что если его познания подведут, то лучше бы ему было провалиться на экзаменах по медицине. Он ушел успокоенный».

Далее в книге Уильямса подробно описывается, как Берия осуществил свой коварный замысел.

Следующая запись в «Дневнике» датирована мартом. Очевидно, что это 1 марта 1953 года. Начинается она с таких слов: «Вчера в пять вечера позвонил Поскребышев и передал Рафику, чтобы мы явились к Хозяину в восемь вечера в просмотровый зал Кремля».

Можно согласиться с мнением переводчика книги, что «не стоит ловить писателя на несовпадении его версий с официальными точками зрения, тем более что роман был издан в 1973 году, а с тех пор в нашей стране, особенно за последние годы, опубликовано множество документов, бросающих новый свет на многие события нашей недавней истории». Вместе с тем некоторые известные уже тогда факты Уильямс все же должен был знать. Искажение их могло остаться незамеченным только для англоязычного читателя. Для российского читателя такие неточности снижают достоверность восприятия этой интересной книги, в которой много места уделено рассуждениям о подлинности «Дневников Берии».

Поскребышева рядом со Сталиным тогда уже не было.

В просмотровом зале Кремля показывали довоенный французский фильм про бандитов. «Потом мы колонной поехали в Кунцево».

Литературный Берия сообщает: «Время тянулось ужасно медленно. И я обратил внимание, что цвет лица у Старика переменился к худшему, глаза стали тусклыми, а речь утратила обычную для него живость. Только в три ночи я, наконец, подгадал случай, когда он вместе с другими отправился в уборную, оставив на столе почти полный бокал. Я разломал капсулы Лукомского, как он меня научил, высыпал их содержимое и увидел, как оно моментально растворилось.

Страшная была минута, когда Старик, вернувшись к столу, перепутал бокалы. Я со смехом обратил его внимание, что он взял бокал Ворошилова».

Опять Уильямс ошибается. Ворошилова на свою дачу Сталин в то время уже не приглашал. Уильямс осведомлен, что «девичья» фамилия Молотова – Скрябин (так называет его в романе Сталин). Но то, что Сталин «заставил Молотова выпить полбутылки бургундского, прежде чем разрешил ему сесть за стол», тоже неверно. На ближней даче он также уже быть не мог.

Такова художественная версия отравления Сталина.

Потом, оставшись один, Сталин впал в беспамятство. Автор книги пишет, что по рекомендации Берии к нему сразу же был вызван Лукомский. И когда подъехал Берия, то «профессор был там в своем черном костюме с черным чемоданчиком». И что «все остальные приехали еще раньше, включая дочку Хозяина…».

Опять появляется Поскребышев. Опираясь на тот общеизвестный факт, что Поскребышев часто «лечил» Сталина народными средствами, Уильямс приписывает ему такие действия: «Поскребышев, который ни разу не отлучался из комнаты, решил вызвать лекаря, чтобы поставить Хозяину пиявки на затылок, утверждая, что давний обряд, распространенный среди русских крестьян, убедит