Лукомского: «Я заметил, что если он передумает и захочет болтать, то пусть помнит, что мое слово перетянет его. Я видел, что он проникся смыслом сказанного». Берия успокоился только тогда, когда «где-то ближе к вечеру Лукомский, бледный и вспотевший, сам похожий на без пяти минут мертвеца, заявил, что теперь и он бессилен».

Те, кто продолжает считать, что Сталина отравили, опираются на записи академика Мясникова, неотлучно находившегося около умирающего Сталина:

«Утром пятого у Сталина вдруг появилась рвота кровью: эта рвота привела к упадку пульса, кровяное давление пало. И это явление нас несколько озадачило: как его объяснить?

Для поддержки падающего давления непрерывно вводились различные лекарства. Все участники консилиума толпились вокруг больного и в соседней комнате в тревоге и догадках. Дежурил от ЦК Н.А. Булганин. Я заметил, что он на нас посматривает подозрительно и, пожалуй, враждебно. Он блестел маршальскими звездами на погонах, лицо одутловатое, клок волос вперед – немножко похож на какого-то царя Романова или, может, на генерала периода русско-японской войны. Стоя у дивана, он обратился ко мне: “Профессор Мясников, отчего это у него рвота кровью?” Я ответил: “Возможно, это результат мелких кровоизлияний в стенке желудка сосудистого характера – в связи с гипертонией и инсультом”. “Возможно? – передразнил он неприязненно. – А может быть, у него рак желудка, у Сталина? Смотрите, – прибавил он с оттенком угрозы, – а то у вас все сосудистые да сосудистые, а главное-то и про…” (Он явно хотел сказать провороните или прошляпите, но спохватился и закончил: “пропустите”.)

Врачи же почему-то не удосужились взять рвоту на исследование.

Объяснение желудочно-кишечных кровоизлияний записано в дневнике и вошло в подробный эпикриз, составленный в конце дня, когда больной еще дышал, но смерть его ожидалась с часу на час».

Никаких токсикологических анализов впоследствии не проводили. Такой вопрос ЦК КПСС поставлен не был.

Генерал-лейтенант госбезопасности Судоплатов полагает, что «все сплетни о том, что Сталина убили люди Берии, голословны. Без ведома Игнатьева и Маленкова получить выход на Сталина никто из его окружения не мог. То был старый, больной человек с прогрессирующей паранойей, но до своего последнего дня он оставался всесильным правителем».

Судоплатов большую часть своей жизни проработал с Берией (за это впоследствии и поплатился своей свободой). Но это еще не означает, что он мог знать о нем все.

Если Игнатьев и Маленков действительно контролировали охрану Сталина, то почему, когда с ним приключилась беда, они (по сообщению Лозгачева) со всех ног бросились разыскивать Берию. Долго не находили. Не сразу он приехал.

Когда Берия склонился над храпевшим и постанывающим в беспамятстве Сталиным, он уже точно знал, что тот не встанет. Представить себе, чтобы Берия не увидел, что это не обычный сон, просто невозможно. Ему же рассказали, при каких обстоятельствах Сталин оказался на этом диване, и о том, что его уже безуспешно пытались разбудить, когда нашли, и что он не проснулся даже тогда, когда его несли. И что Сталин «обмочился».

Берия больного Сталина не осматривал и сам будить не пробовал. Если верить Лозгачеву, поодаль, зажав под мышкой новые ботинки, опасаясь смотреть на живой труп, как понятой, в одних носках, трусливо переминаясь с ноги на ногу, должен был стоять Маленков.

Вопреки здравому смыслу, Берия громогласно объявил, что Сталин крепко спит. Ему надо было выиграть время. И если после этого он поспешил в Кремль, перетряхивать бумаги Сталина, а потом делить портфели, значит, он был абсолютно уверен в том, что сознание к Сталину не вернется уже никогда. Интересно, почему он решил, что Сталин не поднимется? В подобной ситуации любой врач остерегся бы от скоропалительных выводов.

Известные российские историки Жорес и Рой Медведевы выпустили книгу под названием «Неизвестный Сталин» (М.: АСТ; Харьков: Фолио, 2002). Вот выдержка из этой книги:

«В короткий период времени, между инсультом у Сталина 1 марта 1953 года и вызовом к нему врачей утром 2 марта, было произведено новое распределение власти в стране двумя конкурировавшими между собой группами: Маленкова – Берии и Хрущева – Булганина».

Они действовали, не оглядываясь на Сталина. Без всякой боязни за последствия. Это означает, что они знали, что Сталин будет дышать ровно столько, сколько они захотят.

Иначе нет никакой логики в их поступках.

Теоретически эту уверенность им мог обеспечить Берия. И если он действительно что-либо для этого сделал, то только с молчаливого согласия остальных соратников Сталина. Действительно, ни тогда, ни потом никто из них ни одним словом не осудил решения Берии (как утверждает Лозгачев) оставить Сталина одного умирать без медицинской помощи.

Действия Берии в отношении больного Сталина (если, конечно, они в действительности имели место) можно было бы рассматривать как его личный грех. У него было к тому много веских оснований.

Еще в декабре 1945 года Берию освободили от руководства Наркоматом внутренних дел. С Лубянки он был вынужден переехать под надзор Сталина в Кремль, в кабинет заместителя председателя Совета народных комиссаров. Сталин специально распорядился, чтобы впредь, в Кремле, а не в НКВД, как раньше, проводились заседания спецкомитета по атомной проблеме, который находился в ведении Берии.

В 1948 году Сталин назначил министром госбезопасности Грузии генерала Рухадзе, которому вместе с Рюминым он поручил собирать компромат на окружение Берии. Тут было широкое поле деятельности. Дядя его жены, Гегечкори, был министром иностранных дел в меньшевистском правительстве Грузии в Париже.

«В то время в правительственных кругах ходили слухи о том, что сын Берии Сергей собирается жениться на Светлане Аллилуевой после ее развода с сыном Жданова. Секретарь Берии Людвигов, рассказавший мне (Судоплатову) эту историю во Владимирской тюрьме, говорил, что Нина, жена Берии, и сам Берия были решительно против этого брака. Берия знал, что его противники из Политбюро используют этот брак в борьбе за власть, что силы Сталина уже не те и если Берия свяжет себя со Сталиным семейными узами, то в случае смерти Сталина он будет обречен. Ситуация породила их взаимную неприязнь».

В московской квартире Берии и в квартире его матери в Грузии были обнаружены подслушивающие устройства. Берия и его жена привыкли держать язык за зубами, но его мать, Марта, вполне могла выразить сочувствие преследуемым мегрельским националистам.

Во времена Берии многие ответственные сотрудники госбезопасности погрязли в разврате. Знакомый с этой проблемой журналист Евгений Жирнов написал: «Большинство оперативников всегда рассматривало женщин-агентов как своеобразную надбавку к жалованью, полагающуюся им из-за вредных условий работы, и за это никого никогда не наказывали. Как рассказывал мне один отставной генерал, в госбезопасности нередко вербовали красивых, но бесполезных в оперативном плане дам, чтобы при случае было чем “угостить” начальство. “Она же под подпиской! – ухмыляясь, вспоминал старик. – Ни мужу, ни родным – ни гугу, полная конспирация”». Для интимных свиданий постоянно использовались конспиративные служебные квартиры.

Разврат расцвел и под носом у самого Сталина. При допросе начальника его охраны Власика ему был задан такой вопрос:

– Глава правительства вас предупреждал о недопустимости такого поведения?

– Да, в 1950 году он говорил мне, что я злоупотребляю отношениями с женщинами. Но в вопросах службы я всегда был на месте. Выпивки и встречи с женщинами были за счет моего здоровья и в свободное время. Признаю, женщин у меня было много.

– Вы показали,