Кажется, как такое могло быть? У меня, можно сказать, под боком все происходило, а я узнал о происшедшем только через два дня, да и то из сообщений газет и радио…» Разгадка тут простая. В ночь на 2 марта ничего, собственно, и не происходило, поскольку все, что со Сталиным произошло, на самом деле произошло намного раньше. Непонятно только, почему за целые сутки с 3 на 4 марта Павел Егоров не заметил необычной суеты на даче Сталина, связанной с приездами соратников, родственников и врачей. Это подвергает сомнению правдивость его сведений.

Жорес Медведев считает, что сменившийся охранник, подполковник Старостин, должен был отрапортовать обо всем, что ему показалось необычным, начальнику всей охранной службы МГБ и одновременно начальнику личной охраны Сталина министру госбезопасности Игнатьеву. Звонок этот мог состояться утром. Скорее всего, после пропущенного завтрака. Но не позднее, чем перед обедом. Не исключено, что Игнатьев активно звонил Старостину сам. Логично предположить, замечает Жорес Медведев, что «после этого Игнатьев не мог не звонить снова, чтобы контролировать ситуацию».

Лозгачев несколько раз повторяет, что в комнатах Сталина не было «никакого движения». Что это означает, становится понятным из объяснений Жореса и Роя Медведевых:

«Выражение “нет движения” отражает тот факт, что в комнатах Сталина в дополнение к телефонам была особая система сигнализации, позволявшая охране следить за тем, в какой из нескольких комнат находился Сталин в тот или иной момент. В мягкую мебель были вделаны особые датчики. После смерти Сталина, когда решался вопрос о возможном превращении дачи в Кунцеве в Музей И.В. Сталина, на дачу приехала группа сотрудников Института Маркса – Энгельса – Ленина – Сталина. Е.М. Золотухина, член этой группы, впоследствии вспоминала: “…Из всей мягкой мебели торчали пружинки – остатки специальных датчиков, сигнализировавших охране, куда переместился Сталин”».

Бывшему редактору газеты «Правда» Виктору Афанасьеву в одной из комнат охраны, которая была диспетчерской, однажды показали висевшее на стене табло с цифрами. «Каждой цифре соответствовало какое-то помещение в доме или участок дачи. На табло загоралась лампочка, чтобы охрана знала, где именно находился Сталин. Он постоянно был под присмотром…»

Именно при помощи этой сигнализации охранники установили, что Сталин обездвижен. Это должно было быть сигналом забить тревогу. В «инструкции» для охраны такое наверняка было прописано. Иначе зачем бы эта сигнализация вообще существовала.

Кому бы персонально ни позвонила охрана, об этом немедленно должны были бы узнать все без исключения члены Президиума ЦК КПСС.

Кто и какие действия по этим сообщениям принял, мы не знаем. Это остается загадкой. Не исключено, что все было решено раньше. Поэтому и не было никаких, обычных в другое время, звонков к Сталину от членов Президиума ЦК. Они могли знать, что ответить им он уже не сможет. Если бы кто и позвонил и не получил ответа, то он должен был бы обращаться к охране. Настораживать ее им было не резон.

Если рассматривать раскладку времени в ночь на 2 марта по Лозгачеву, то запрет входить в комнаты Сталина, по логике вещей, мог исходить только от непосредственного начальника – Игнатьева, а не по причине их нерешительности. Сообщение Лозгачева о том, что в 18 ч. 30 минут в комнате Сталина зажегся свет, – ловкий ход, уводящий от действительных событий. В некоторых комнатах Сталина свет часто горел всю ночь. Что же касается остановившихся в 18.30 часов, то нет никаких указаний на то, что они вообще разбились.

Если в «предатели» записывают тандем Берия – Маленков, то нетрудно догадаться об источнике появления информации Лозгачева. Он ее плохо запомнил. Поэтому в своих рассказах разным людям постоянно путается по существу и в мелочах.

«В беседе со мной, – пишет Дмитрий Волкогонов, – А.Т. Рыбин (бывший охранник Сталина, потом ставший комендантом Большого театра) сообщил, что 1 марта в полдень “обслуга” стала беспокоиться. Сталин не появлялся, никого не вызывал. А идти к нему без вызова было нельзя. Тревога нарастала. Но вот в 18.30 в кабинете Иосифа Виссарионовича зажегся свет. Все вздохнули с облегчением. Ждали звонка. Сталин не обедал, не смотрел почту, документы. Все это было необычно, странно». Рыбин заученно повторял Дмитрию Волкогонову версию Лозгачева. А потом сбился.

Можно ли себе представить, чтобы охрана могла позабыть, кто первым и в каком виде нашел Сталина лежащим на полу. Нельзя! Рыбин, беседуя с Дмитрием Волкогоновым, говорит следующее: «В 23 часа пошел Старостин, взяв почту, как предлог, если Хозяин будет недоволен нарушением установившегося порядка». А Лозгачев утверждает, что пошел именно он, потому что это его обязанностью было приносить почту.

В книге Жореса и Роя Медведевых приведена словесная перепалка, которую по этому поводу затеял Лозгачев со Старостиным:

«Я говорю Старостину: “Иди ты, ты начальник охраны, ты должен забеспокоиться”.

Он: “Я боюсь”.

Я: “Ты боишься, а я герой, что ли, идти к нему?” В это время почту привозят – пакет из ЦК. А почту передаем обычно мы. Точнее, я, почта – моя обязанность. Ну что ж… Да, надо мне идти».

Кто первым зашел в комнаты к Сталину, охранники «запамятовали», а подкинутые им для достоверности рассказа такие бытовые подробности, как бутылка минеральной воды и стакан на столе, газета «Правда», упавшие на пол и остановившиеся в 18.30 карманные часы 1-го часового завода, не забыли, как и скрипучие ботинки Маленкова. Эти байки переходят из книги в книгу.

Еще одна неточность. Лозгачев находит Сталина в «одной нижней солдатской рубашке», а у Старостина он еще и «в пижамных брюках».

В одной из зарубежных публикаций, написанной на основании поздних рассказов Хрущева, безжизненно лежащего на полу Сталина и вовсе «обрядили» в форму генералиссимуса. Фантазия Хрущева или журналистов?

Если бы версия Лозгачева существовала в 1953 году, то утром 2 марта трудно было бы объясняться с приехавшими врачами и родственниками по поводу неоказания своевременной медицинской помощи Сталину. Этого делать не пришлось, поскольку легенда Лозгачева тогда еще придумана не была. Она появилась значительно позже. После ухода с политической арены Берии и Маленкова.

В первом правительственном сообщении о болезни Сталина время инсульта сознательно не уточняли и сдвинули к утру 2 марта, написав, что «В ночь на 2 марта…»

По версии же Лозгачева, инсульт у Сталина произошел около 19 часов (точнее, в 18.30) 1 марта. До ночи было еще далеко.

Описываемые события некоторые представляют следующим образом: Берия приезжает на дачу Сталина спустя 4 часа после того, как была поднята тревога. Этого времени оказалось достаточным, чтобы разыскать его (как об этом теперь многие пишут) у очередной любовницы, и для того, чтобы он мог найти «верного» врача для первичного осмотра Сталина, у которого, как ему сообщили, около 8 часов назад случился «удар». Тут возможны несколько вариантов развития событий.

После осмотра больного врач обнадеживает Берию, что тот уже не жилец, и ручается, что если ничего не предпринимать, то Сталин непременно умрет. Не исключают, что по просьбе Берии Сталину был сделан укол, еще более погружающий его в беспамятство. Берия позвал охранников и показал им затихшего Сталина, что было похоже на спокойный сон. Что случилось потом, мы уже знаем по рассказу Лозгачева.

Юрий Мухин, автор научно-исторического расследования «Убийство Сталина и Берия» («Крымский мост-9Д», «Форум», 2002 г.), утверждает, что