формой соучастия в осуществлении того, о чем они не могли не думать про себя, было молчаливое взаимопонимание в неоказании ему срочной и квалифицированной медицинской помощи после того, как с ним случился инсульт. То, что это был именно инсульт, никаких сомнений быть не может. Все описания его последних часов говорят только об этом. И все решила сама природа, а не вероятные заговорщики».

Между тем сговор соратников против Сталина определенно был. Но я уверен в том, что медицинскую помощь ему все же начали оказывать немедленно. И этому есть определенные доказательства.

Разве можно себе представить, чтобы Хрущев, Берия и Маленков порознь (Булганин не в счет), или они вместе, могли бы заставить тех, кому была поручена охрана Сталина, поутру 2 марта рассказывать окружающим небылицы о происшедшем накануне на его даче. Часовой, стоящий на посту, после окрика: «Стой, кто идет!» может взять на мушку не знающего пароля самого министра обороны, пусть даже он узнал его в лицо. Указ ему – только его непосредственный начальник. Таков суровый устав караульной службы. Охранники могли выполнить только приказ Игнатьева.

«Все эти люди, служившие у отца, любили его, – писала Светлана. – Он не был капризен в быту – наоборот, он был непритязателен, прост и приветлив с прислугой, а если и распекал, то только “начальников” – генералов из охраны, генералов – комендантов. Прислуга же не могла пожаловаться ни на самодурство, ни на жестокость, наоборот, часто просили его помочь в чем-либо и никогда не получали отказа». Так что у обслуживающего персонала могли быть и личные причины находиться на стороне Сталина.

Когда в армии сгорает обыкновенный дровяной склад, под суд вместе с охраной идет начальник караула. Здесь же, при весьма сомнительных обстоятельствах, погибает первое лицо государства, а с тех, кто по долгу службы был обязан, не щадя своей жизни, его охранять, и с того, кто за организацию этой охраны отвечал, почему-то никто не спросил серьезного ответа. «Мы спали и ничего не видели».

Члены Президиума ЦК КПСС и охранники, как сговорившись, вдруг позабыли про Игнатьева, как будто бы он никогда не существовал и вовсе не именно ему государство поручило охранять Сталина.

И для историков Игнатьев дематериализовался, хотя он потом еще долго продолжал спокойно жить и работать на высоких партийных постах. В то время, когда многие из его коллег, которые вместе с ним принимали участие в создании «Дела врачей», были расстреляны, с головы Игнатьева, который по требованию Сталина это дело активно развивал, не упал ни один волос. Об этом чуть позже.

На сегодняшний день есть несколько заслуживающих внимания серьезных, документально зарегистрированных улик, сведение которых воедино, в большом приближении к правде, может позволить нарисовать объективную картину произошедшего со Сталиным.

После того как члены Президиума ЦК (Хрущев, Маленков, Берия и Булганин) поздно ночью 28 февраля приезжали на дачу Сталина и покинули ее под утро 1 марта.

Сталин определенно спать не ложился. Откуда это известно? Из записи врачей, приехавших к нему рано утром 2 марта. Именно они в числе первых рекомендаций записали, что у Сталина необходимо снять «затрудняющие дыхание и питание больного зубные протезы». Сталин никогда не ложился спать, не сняв зубные протезы (!).

Сталин рано потерял зубы. Кто и где ему делал зубные протезы, стало известно благодаря публикации Ирины Краснопольской «Мой отец лечил зубы Сталину», опубликованной в газете «Неделя» (№ 3415).

«У меня в руках роман Анатолия Рыбакова “Дети Арбата” – бестселлер конца восьмидесятых – начала девяностых годов прошлого века. Это не тот том, который стоит на моих книжных полках. Этот экземпляр, изданный в 1987 году издательством “Советский писатель”, с личным автографом писателя мне принес известный в Москве стоматолог Сергей Максимович Липец. С разрешения Сергея Максимовича мы публикуем надпись, сделанную Рыбаковым: “Максиму Савельевичу Липецу (в романе Липману) с уважением, благодарностью на долгую память. Ан. Рыбаков, 12.2.1988 г.”.

Нет теперь в живых ни писателя Рыбакова, ни Максима Липеца, который стал прообразом одного из героев романа – стоматолога, лечившего зубы Сталину. Осталась память. И сегодня беседую с сыном Максима Савельевича – Сергеем Максимовичем. Мы знакомы давно. Давно уговаривала Липеца-младшего рассказать об отце. Не соглашался. А тут появилась публикация известного стоматолога, который поведал о том, как он лечил зубы Сталину. Вот тогда-то Сергей Максимович и принес мне том Рыбакова с дарственной надписью, тогда-то и состоялась наша беседа.

– Мой отец, – рассказывает Сергей Максимович, – в свое время окончил очень престижную Московскую частную зубоврачебную школу Коварского. Здание школы сохранилось – оно во дворе Московского стоматологического университета имени Семашко на Долгоруковской улице. У выпускников этой школы была очень высокая профессиональная репутация.

– Вы считаете, что именно поэтому вашего отца-еврея пригласили на работу в Санупр Кремля и доверили лечение зубов членам Политбюро и самого Иосифа Виссарионовича?

– На этот вопрос у меня нет ответа. Это произошло тогда, когда я был ребенком. Уже после смерти вождя я спрашивал об этом отца. Он пожимал плечами и лишь рассказал, что его пригласили в Санупр на место уволенного другого еврея – Якова Ефимовича Шапиро, который лечил всех членов правительства. Его увольнение удивило многих – Шапиро был блистательным специалистом. Поговаривали, что виной всему пресловутый пятый пункт. И потому совсем загадкой стало назначение моего отца с тем же пятым пунктом. До этого отец десять лет проработал в Центральном институте протезирования.

– Появились высокая зарплата и достойная квартира…

– Таковой не было. Жили мы на Петровке, 26, в большой коммуналке. Кроме нашей семьи – мамы, папы, меня и старшей сестры – в этой квартире жили еще шесть семей. На всех одна кухня, один туалет и никакой ванной комнаты. Во время войны нашу семью вместе с Санупром Кремля эвакуировали в Куйбышев. Отец вскоре вернулся в Москву, а мы остались в эвакуации. В столице отец узнал, что наша комната в коммуналке занята. Отец несколько суток жил в своем рабочем кабинете в Санупре на улице Грановского. Кто-то из членов правительства – фамилию запамятовал, узнав о таком месте жительства отца, приказал немедленно освободить комнату. В ней вся наша семья и жила до 1955 года. Только после смерти Сталина, только в 1955 году мы получили нормальное жилье. Случай помог. Заболели зубы у Климента Ефремовича Ворошилова. И он послал своего водителя за моим отцом. Водитель был новый и закоулков нашей коммуналки не знал. Потому долго плутал между ларями с картошкой, висящими на стенах велосипедами, корытами и прочей утвари, пока нашел нашу комнату. Ворошилов весь извелся в ожидании отца и начал было выговаривать водителю за столь долгое отсутствие. А тот подробно объяснял, как он искал нашу комнату. Ворошилов спросил отца: “Вы что, действительно живете в таких условиях? Почему вы об этом никогда никому не говорили?” Отец ответил вопросом: “А почему я должен был об этом говорить?” Такое было время, такие отношения – ничего не просить.

Вскоре после этого разговора отец тяжело заболел, попал на операцию, хворал несколько месяцев. Когда он еще был в больнице, маме принесли повестку на получение ордера на квартиру. В то время как раз начало застраиваться Хорошевское шоссе. Именно там нам предложили квартиру. Это теперь Хорошевка чуть ли ни центр, а тогда это были задворки Москвы. И отец сказал, что лучше умрет в своей коммуналке на