Таким образом, московский семинар вовсе не был примером выступления СССР против того, что впоследствии назовут «талибанизацией». Он, скорее, свидетельствует о некой иронии судьбы, проявившейся в той роли, которую сыграла Москва в истории женского движения. И все же то, что советские активистки — как и активистки-американки три десятилетия спустя — энергично взялись решать проблемы афганских женщин, заставляет задуматься о том, какой разменной монетой стали «афганские женщины» для радикально противоположных подходов к улучшению положения женщин. Спустя десятилетия после того, как вторгшаяся в Афганистан держава провозгласила себя защитницей прав женщин как угнетаемого класса, в рамках иного подхода афганским женщинам приписали другую субъективность, связанную с правами человека. Переход от мира, где все сводилось к классовой борьбе и национальному государству, к миру, где капитал и обязательства свободно протекают сквозь ранее неприступные стены национального государства, был впечатляющим. Однако по-прежнему остается открытым вопрос о том, насколько эти разнонаправленные попытки наладить транснациональные феминистские связи отражают не многообразие феминизмов, а место афганок в глобальных иерархиях неравенства.

АФГАНСКИЙ ФЕМИНИЗМ (ФЕМИНИЗМЫ)

Прежде чем продолжить рассказ о семинаре 1982 года, нам нужно понять, в чем состояли традиции афганского феминизма, по отношению к которым активистки ДОЖА выступали только как продолжательницы, представительницы новейшего поколения[820]. Хотя реальные женские движения начались в Афганистане только в послевоенный период, первые ростки либерализации появились уже при эмирах Хабибулле и Аманулле[821]. Так же как в Египте, Персии и Османской империи, те давние реформы заключались во введении европейских «цивилизационных» норм и «включали в себя прием женщин и девочек в образовательные учреждения, их появление на публике и некоторые правовые вопросы» — например, права наследования и владения имуществом[822]. Семейный кодекс 1921 года обуздал такие явления, как многоженство, принудительные браки и оставление супруги. В то же десятилетие в Кабуле открывались школы для девочек, афганок стали посылать на учебу за границу — в Турцию[823]. Разумеется, не заставил себя ждать и протест против предательства «истинных» исламских ценностей: во время крупного восстания в Хосте в 1924 году муллы разъезжали по региону, «размахивая Кораном и Низамнаме (Конституцией), и предлагали правоверным выбирать между ними»[824]. Религиозные авторитеты не считали кабульских руководителей благочестивыми людьми: те женились на иностранках, а это воспринималось как вопиющее нарушение пуштунских традиций.

Переворот 1929 года прервал политику реформ. Правовые преобразования были отменены. Большинство афганских женщин лишились возможности выбирать себе мужа; девочки перестали получать образование; мужчин и женщин снова строго разделяли в общественных местах. Однако некоторый след реформ оставался, поскольку афганцы, имевшие жен-иностранок, — например, женатый на русской министр экономики Абдул Маджид Забули, — стремились к постепенной модернизации. Американцы, европейцы и японцы учреждали школы, предваряя открытие государственных женских школ в 1943 году. В 1946 году мадам Асэн, француженка, вышедшая замуж за афганца, основала первую афганскую женскую ассоциацию «Да Мирмане Тулане» (ДМТ, «Женское общество» по-пуштунски)[825]. Этой организации оказывал покровительство Забули, а в 1947 году правительство потратило на нее половину годового бюджета[826]. Официальной патронессой ДМТ стала супруга Захир-шаха королева Хумайра Бегум, а сотрудницами — жены парламентариев.

ДМТ ставила перед собой скромные цели. Организация обучала шитью и акушерству, нанимала женщин для пошива одежды и производства других полезных вещей для солдат и бедных детей, а также учила грамоте и предлагала пройти образовательный курс, состоящий «из чтения Корана, истории, географии, письма, математики и пуштунского языка». Наконец, она располагала библиотекой, насчитывавшей свыше двух тысяч книг, и устраивала кинопросмотры. В 1950‐х годах ДМТ стала составной частью реформистской политики Захир-шаха. В эти годы Кабул осуществлял программы ВОЗ по охране материнства, допускал женщин к работе в библиотеках, банках и авиационных компаниях, причем условием приема на государственную службу было отсутствие паранджи[827]. Однако фактически вне дома работало ничтожно малое количество афганок; ДМТ являлась скорее рекламным инструментом правительства. Снявших паранджу «современных» афганских женщин показывали иностранным делегациям, наглядно демонстрируя прогрессивность страны и стимулируя приток иностранной помощи.

В конце 1950‐х годов польский журналист Анджей Биньковский посетил столицу Афганистана, и отделения ДМТ произвели на него большое впечатление[828]. Подойдя к офису организации, Биньковский позвонил в ворота. Войдя внутрь, журналист увидел еще одни ворота и полицейского: обычно мужчины и женщины разговаривали через внутренние ворота под его присмотром. Однако переводчик Биньковского объяснил, кто пришел, и журналиста пустили к Зейнаб Энайет Сарадж, заместительнице директора ДМТ и «двоюродной сестре Амануллы, которая долгое время жила со своим отцом и братом в эмиграции в Тегеране»[829]. Биньковский был очарован этой дамой. «Как и все, — писал он, — я видел афганских женщин только под непроницаемым покрывалом на пыльных улицах, пульсирующих экзотической жизнью, и мне казался совершенно невероятным вид этой расположившейся в кресле черноволосой женщины: ее современная серая клетчатая юбка, розовый пуловер, изящные черные туфли на шпильках, умело подведенные брови, а также ногти, покрытые лаком в тон пуловеру»[830].

Сарадж, «сложив перед собой длинные тонкие пальцы», рассказывала Биньковскому о гордости ДМТ — школе для девочек[831]. Она повела журналиста в класс, где «девочки, одетые в светло-голубые платья, встали со своих мест, глядя на нас без всякой робости. Их лица были открыты — чадры висели на крючках для одежды»[832]. Биньковский был потрясен. «В ДМТ <…> совершалась самая настоящая революция. Женщины, которых раньше нельзя было представить без чадры, здесь, в школе, ускоряли время, забегали на века вперед». Однако журналист, скорее всего, не до конца понимал, насколько это учреждение зависело от благоволения элиты афганского общества. Одна из видных деятельниц ДМТ, Рокия Абубакир, была сестрой министра культуры Саида Риштия. Дочь министра редактировала журнал организации, называвшийся «Ханум» («Женщина»), основанный мужем Абубакир — деканом одного из факультетов Кабульского университета. Как бы то ни было, кабульская верхушка строила школы, театры, рестораны и создавала рабочие места для женщин. Основная деятельность организации протекала в столице, но открылось и новое отделение в Кандагаре, где нашлась работа для 300 женщин. Таким образом ДМТ искала пути освобождения женщин, несмотря на продолжающуюся сегрегацию.

Такой прогресс не мог не заинтересовать советских наблюдателей. В 1958 году Международная секция Комитета советских женщин начала представлять доклады по Афганистану[833]. Два