которые тайно перешли на сторону врага или дистанцировались от Советов. Один из них тайно сообщил Каримову, что он с еще несколькими заговорщиками намерен убить Балана снайперским выстрелом в голову, когда русский выедет на своем джипе за город. Но при этом он ясно дал понять, что ничего не имеет против «собратьев»-таджиков. Афганцы знали, что Каримов должен был ехать с Баланом, и посоветовали ему сесть по диагонали напротив Балана в джипе с конфигурацией сидений два на два, чтобы пуля, пройдя навылет через Балана, не убила и Каримова. Каримову не довелось проверить этот рецепт на практике: вскоре комсомольский комитет был эвакуирован из Хоста по воздуху. Однако так же, как и встреча Абдуллаева с «собратьями»-мусульманами, встреча Каримова с «собратьями»-таджиками показывала всю сложность ситуации, с которой уроженцы советской Средней Азии сталкивались «за речкой».

Причиной этой сложности опять оказывалась советская система. Комсомол воспитывал советских таджиков в духе интернационализма. Как заметил один таджикский советник, он относился к Н. В. Яниной как к своей «мамочке». Яниной приходилось идти на определенный политический риск, выбирая для поездки в Афганистан таджика, а не еще одного русского. «Советник из такой маленькой республики — это была сенсация»[795]. Советская система обеспечивала равные карьерные возможности и для таджиков — уроженцев Горного Бадахшана. Если бы он родился по другую сторону границы в Афганистане, — размышлял этот человек, — то навсегда оказался бы заперт в клетке идиотской деревенской жизни. Советский Таджикистан, напротив, дал ему возможность стать профессиональным экономистом[796]. Действительно, советское высшее образование играло огромную роль. Востоковеды укрепили таджикский язык за счет кириллизации и стандартизации письменности, сделали его языком государственного управления и литературы. Как гордо вспоминал Абдуллаев, когда его комсомольский наставник в Душанбе дал ему русскоязычный технический документ для перевода на дари, он перевел без ошибок за отведенное время 33 из 37 страниц. При этом, по его словам, привлеченные извне переводчики из академических кругов справились только с парой страниц и наделали множество ошибок.

Но самым главным было то, что в Советском Союзе было создано таджикское государство, которое впоследствии, особенно в конце 1970‐х годов, стало тем полотном, на котором интеллектуалы рисовали свои представления о «таджикском» персидском мире[797]. Поездки в Афганистан давали возможность познакомиться с этими «потерянными» моментами «таджикской» культуры. «Переводчики, — пишет один таджикский ученый, — вернулись со множеством чемоданов, полных книг, копий полных рукописей „дивана“ Мауланы, произведений Хафиза и Саади — все это они увезли с собой в Таджикистан. Большое количество экземпляров перевода Корана с комментариями впервые прибыло в Таджикистан из Афганистана»[798]. Однако несмотря на то что поездки в Афганистан в качестве «таджиков» расширяли знания переводчиков о персидской цивилизации, им приходилось возвращаться в советский Таджикистан. Вот воспоминания еще одного таджика, служившего в советском посольстве в Мазари-Шарифе: «Таможенник в Термезе посмотрел на меня и спросил: „Что там в этих трех коробках? Что у тебя там?“ Все три коробки были заполнены книгами. „Откройте одну“, — приказал он. Я открыл. Он убедился, что это книги. Потом заглянул во вторую коробку. Я предложил открыть и третью, но он остановил меня и спросил, откуда я. „Из Таджикистана“, — ответил я. Он спросил: „Что ты делаешь? Люди зарабатывают богатство, вот и ты зарабатываешь какие-то деньги, и что ты с ними делаешь, кроме как покупаешь книги?“ Я сказал: „Это и есть богатство“». Уничтожение Советами Бухарского эмирата и слияние оставшегося от него фрагмента с Ферганской долиной, — этот проект оказался весьма успешным. Уроженцы Таджикистана, приученные рассматривать советскую этнографическую конструкцию как автохтонное образование, смотрели на мир с точки зрения «потерянной» таджикской культуры, центром которой являлся город, первоначально носивший невероятное название Сталинабад — еще один пример того, что Советский Союз создавал не меньше возможностей для творческого переосмысления, чем уничтожал.

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

В мае 1986 года Бабрака Кармаля, занимавшего пост генерального секретаря НДПА после убийства Хафизуллы Амина, сменил Мухаммад Наджибулла, бывший начальник разведки (Службы государственной информации), который «был известен советским агентам в Кабуле, а также вождям в Москве еще до вторжения»[799]. Члены иностранных делегаций отмечали, что Наджибулла «источал доверие, а факты и цифры были у него всегда под рукой. Он производил впечатление эффективного, компетентного, настойчивого и осторожного человека»[800]. Вынужденный действовать в окружении множества соперников, у которых руки были по локоть в крови, Наджибулла предложил политику примирения идеи «Пуштунистана» с желанием СССР иметь сговорчивого социалистического соседа. Премьер-министр Афганистана Султан Али Кештманд объяснял: «Люди говорили, что следующим лидером Афганистана должен быть человек пуштунского происхождения, поскольку вполне возможно, что племена за линией Дюранда восстанут и будут бороться против вторжений Пакистана. Также существует вероятность того, что большие вооруженные группы, сформированные из числа пуштунов и получившие много оружия и значительную помощь от иностранцев и ставшие объектом доверия со стороны Пакистана, рассмотрят возможность переговоров и примирения с руководством пуштунов в Кабуле»[801]. Кармалю вскоре вручили ключи от квартиры в Москве и билет на самолет в один конец, а Наджибулла был готов править. Ему предоставили пакет помощи, большей по размеру, чем «СССР когда-либо направлял какой бы то ни было стране»[802].

Эта помощь должна была удерживать НДПА на плаву в то время, пока афганцы учатся самостоятельно управлять. К середине десятилетия советские советники доминировали на всех уровнях государственного управления. Наджибулла описывал типичное заседание Совета министров: «Садимся за стол. Каждый министр пришел со своим советником. Заседание идет, дискуссия разгорается, и постепенно советники придвигаются все ближе к столу, соответственно от стола отдаляются наши, а потом и вовсе за столом остаются одни советники, схлестнувшись между собой»[803]. Ю. М. Воронцов, опытный дипломат и посол в Кабуле в 1988–1989 годах, соглашался с этим: «Советники были повсюду, — говорил он, — абсолютно повсюду. Это был худший вид колониальной политики»[804]. Поскольку новый Генеральный секретарь ЦК КПСС М. С. Горбачев и министр иностранных дел Э. А. Шеварднадзе планировали вывод советских войск, ДРА должна была подготовиться к военному вакууму, чтобы не развалиться и не делегитимизировать СССР в глазах зависимых от него стран третьего мира.

Этот политический сдвиг означал изменения на уровне отдельных провинций, и эти изменения отразились в отчетах советников, работавших в восточных провинциях. В ноябре 1987 года комсомольский работник Олег Маслов писал из Кабула коллеге: «…считаю необходимым поделиться с Вами некоторыми размышлениями