Шрифт:
Закладка:
Да, Ника слышала о таком. Но одно дело — слышать и представлять себе какие-нибудь брошенные ветхие деревни, другое — видеть крепенький светлый поселок, опутанный хорошими дорогами, затерявшийся в зелени. Там нужно жить… Но раз даже со спутника видно, что он покинут, люди уехали уже давно.
— Как думаешь, когда это изменится? — тихо спросила Ника.
Она почувствовала, как он мягко обнимает ее за плечи.
— Скоро. Место хорошее, люди таких не сторонятся.
— Но это будут другие люди…
— Не факт. Вакцина многое изменила.
Нике почему-то до сих пор было тяжело говорить на об этом, хотя она и сама толком не понимала, почему. Она поспешила сменить тему:
— Мы когда выезжаем?
— Через час.
— Тогда пойду собираться.
Нике нравилось думать, что она едет на похороны Шурика исключительно ради того, чтобы поддержать Макса. Но от правды ведь не убежишь… рано или поздно ее придется признать хотя бы самой себе. Нике нужно было увидеть, как Макс будет себя вести возле гроба.
Потому что пока ее не покидало ощущение, что ему плевать. Нет, он изображал грусть… но именно изображал. Ника знала его. Она его любила — и умела чувствовать его. Он говорил то, что и должен говорить человек, потерявший родственника, но скорби почему-то не было.
Было неловко спрашивать его об этом. Как обвинить кого-то в недостатке печали? Не зря ведь говорят, что каждый переживает стресс по-своему, и все же, все же… Поэтому Нике нужно было увидеть его там, у разрытой могилы, чтобы окончательно все понять.
А еще — поговорить о Комитете. Это тоже было важно.
Они выехали из дома на такси, и при водителе откровенничать не хотелось. А на кладбище Нике было не до того, они приехали как раз к началу церемонии.
Церемония эта, надо сказать, была странной. Людей собралось немало, но все они знали Шурика по его прошлой жизни — когда он был душой компании, смешливым и беззаботным. Ника не сомневалась в этом, потому что все эти люди были «пастами» — совсем не измененными, определенно никогда не пробовавшими замгарин. А вот представителей «Белого света» нигде не было, казалось, что Шурик перестал иметь для них значение, как только согласился на испытания вакцины.
Люди понимали, что им следовало бы скорбеть, правила такие, похороны все-таки! Но скорбь — не такси, по вызову не появляется. Они видели не мертвеца, а закрытый гроб, украшенный внушительными охапками цветов. Макс сказал, что так было нужно: тела замгаринщиков со стажем поддавались разложению очень быстро, а Шурик еще и изуродовал себя перед смертью.
Так что без покойника, без слез, без воспоминаний о том, каким он был, все происходящее напоминало театральную постановку. Гроб — это просто коробочка, внутри которой нет никого и ничего. К ней подходят, потому что так нужно, это есть в пьесе. Вот и Макс подошел, взял пригоршню земли, кинул в могилу. Глаза сухие, взгляд равнодушный. Мыслями он, похоже, не здесь…
Речи тоже получились торжественными и уместными, но не более. Как будто Шурика просто нужно было пожалеть, потому что — ну умер же человек, что с ним еще делать! Но никому это не рвало душу, никто не мечтал, чтобы крышка гроба вдруг открылась, и мертвец оказался не мертвецом. Тогда, пожалуй, они бы испытали еще большую неловкость! Затолкали бы его обратно, потому что не знали бы, что с ним делать.
Ника старалась убедить себя, что Шурик во многом виноват сам. И все же… Она не могла избавиться от ощущения, что никакими проступками Шурика не объяснить все, что здесь происходит.
С миром все-таки что-то не так. И если в пик влияния «Белого света» это было очевидно, то сейчас изменения подкрадывались тихо, вот только были они не менее губительными.
Когда погребение закончилось, гости направились к снятому для поминок загородному ресторану. Туда можно было добраться на попутной машине или на автобусе, но Нике не хотелось ни того, ни другого.
— Пройдемся? — предложила она.
— По кладбищу?
— А что такого? Кладбища сами по себе никому не вредят.
Погода способствовала прогулкам, было тихо и тепло, они наконец-то остались вдвоем. Это вроде как означало, что они могут поговорить о чем угодно, и все же упомянуть отношение к Шурику Ника не решалась. Она инстинктивно чувствовала: Макса это разозлит. Да и что толку говорить о событии, которое закончилось? Нет, куда больше ее интересовало другое:
— Тебя ведь тоже пригласили в Комитет?
Она понятия не имела, кто учредил организацию. Ника получила приглашение как сотрудница телеканала, но, судя по тому уровню, который она видела, за этим стояла контора посолидней.
Комитету предстояло определять отношения между сторонниками и ярыми противниками замгарина. Расселение, прием на работу, особенности здравоохранения — обе стороны не желали делить одни больницы и поликлиники, называя друг друга источниками заразы. Ну и конечно, оставалась еще тема вакцинации… С ней тоже нужно было что-то делать.
Само образование Комитета Нику не смущало: давно чувствовалось, что к этому все идет. Общество созрело для чего-то подобного. Вот только туда не пригласили ни одного сторонника «Белого света» или даже человека, настроенного нейтрально к этой стороне.
Но если Нику все это мучало, то Макс ни от каких сомнений не страдал.
— Да, и тебя должны были. Разве нет?
— Пригласили… Я до сих пор не уверена, стоит ли принимать это приглашение.
От удивления он даже остановился, уставившись на нее так, будто увидел впервые.
— Ник, ты серьезно? Почему?
— Слишком много ответственности… Я пролистала предварительную повестку. Там речь идет в том числе и о законодательстве! Я же в этом ничего не понимаю, я журфак оканчивала! Нельзя таких людей привлекать к принятию решений!
— А каких можно?
— С соответствующим образованием, — пожала плечами Ника. — Политиков, администраторов, бизнесменов… Не знаю… Может, медиков еще…
— Я — бывший художник, — напомнил Макс. — А ныне — ведущий и блогер, под заданные тобой параметры не подхожу, но я уже согласился.
— Не прибедняйся, ты больше, чем ведущий и блогер. Ты один из первых, кто рискнул выступить против «Белого света», человек-символ! И будем честны: ты умеешь рубить с плеча, а я — нет.
— Вот поэтому ты там нужна не меньше, чем я. Будешь нашей совестью!
— Юлю тоже
