Шрифт:
Закладка:
— А жить с такими рожами они как собираются?
— Не будьте, пожалуйста, столь категоричны в суждениях, особенно при них!
— При них я не собираюсь, но их здесь нет, — рассудил Макс. — Так как же?
— Пластическая хирургия, парики, макияж — ресурсов хватает, было бы желание.
— Ну, у этих шестнадцати желание определенно есть. А остальные четыре? С ними что?
— Пример их реакции вы уже получили от Александра.
— Яс-сно…
— Не спешите с выводами, ничего еще не ясно. Да, сейчас эти пациенты ведут себя буйно и едва ли адекватно. Но, возможно, дальше все изменится? Более восьмидесяти процентов получили шанс на новую, полноценную жизнь. Уже это отличный результат.
Да уж, если смотреть только на цифры, результат отличный. Но ведь человеческие жизни — это больше, чем цифры. Каждый из этих четверых — чей-то сын, муж, друг… И до введения вакцины они еще могли исполнять эти роли, а теперь уже нет. Наверно, это адекватная цена за общий успех, но ровно до тех пор, пока ее не придется платить лично тебе.
Макс старался думать о хорошем. Он не сдавался, он ездил к Шурику при каждой возможности — и неизменно получал свое ведро проклятий. Он начал приезжать раз в неделю, потом — раз в две недели, и даже эти редкие визиты раздражали Макса, потому что отвлекали его от по-настоящему важных дел.
В этот день он ехать туда не собирался — а пришлось. Ему позвонили.
— Максим Иванович, вы не могли бы к нам приехать как можно быстрее?
Голос врача звучал напряженно. Максу это не понравилось.
— Что случилось? Что-то с Шуриком?
— Лучше не по телефону. Вы приедете?
— Да.
Он бросил все, он сразу же отправился в клинику. Он спешил, потому что надеялся чем-то помочь — хотя в глубине души уже чувствовал, что опоздал. Предчувствие оказалось верным, да и врач был прав: о таком лучше не говорить по телефону.
Шурик был мертв. Он умер ночью — за ним не следили, считали, что палаты, где нет ничего острого, будет достаточно для его безопасности. Зря они так, конечно… Он был безумен, но не глуп, такой вот парадокс.
В момент, когда паника в его душе достигла предела, он просто перегрыз себе вены на руках. Уже сам этот поступок выдавал, что стало с его сознанием, до какой черты он дошел. Но если бы все ограничилось этим, он бы дожил до утра. Шурик то ли знал об этом, то ли просто забыл о покое. Он метался по комнате, оставляя на стенах кровавые надписи и этим не давая потоку остановиться. Когда потеря крови стала слишком значительной, он потерял сознание. Если бы он был прежним, он бы, может, и дотянул до прихода врачей. Но у замгаринщиков со стажем и так здоровье ни к черту, особенно сосуды…
Было больно, а боль привычно приносила с собой гнев. Хотелось сделать хоть что-то, потому что Макс не привык сдаваться. Но что можно противопоставить смерти? Нет, если человек уже мертв, можно только отомстить. А кому тут мстить? Убийцей Шурика был сам Шурик.
Или не только… Среди врачей Макс заметил знакомую фигуру, в которой не было ничего запоминающегося — но этим она и выделялась. Этот человек бывал в больнице редко и никогда не приходил просто так.
— Соболезную, — сказал он, когда Макс подошел ближе.
Теперь они оба смотрели на белые стены палаты, исчерченные вишнево-красными линиями. Тело уже унесли. В воздухе пахло кровью, лекарствами и какой-то гнилью.
— Это ведь не было сделано специально, не так ли? — холодно спросил Макс.
— Зачем нам это?
— Потому что ему и остальным пациентам не становилось лучше, только хуже. Они портили статистику.
— Остальные трое живы.
— Надолго ли?
— Максим Иванович, вы предсказуемо расстроены, — покачал головой его собеседник. — Пожалуйста, обдумайте все это еще раз… А если чувство, что участь вашего родственника была кем-то подстроена, не исчезнет, вы можете подать на клинику в суд.
На самом деле Макс не думал, что Шурика убили осознанно — как можно заставить человека перегрызть себе вены? Вопрос в том, когда они заметили его поступок. Почему в палате не было камеры наблюдения? Все разговоры о приватности просто смешны после того, как Шурика вынудили принять участие в испытаниях.
Так что он мог бы подать в суд. Макс не боялся противостоять этим людям, он был известен — и он был нужен им, это тоже важно. Если бы дошло до разбирательства, они бы даже наказали парочку врачей, лишь бы он успокоился. И все же… Уже сейчас, во власти гнева, он понимал, что не будет ни с кем судиться. Он просто похоронит эту историю вместе с телом Шурика.
Потому что прямо сейчас он смотрел на свое имя, написанное кровью на стене, и имя это было частью долгого и полного ненависти проклятья. Точно такого же, как те, что Шурик щедро отсыпал ему при встречах. Это существо уже не было его братом… и другом тоже не было. Оно и само уже хотело уйти, так зачем отбирать у него это право?
Покидая клинику, Макс обнаружил, что ему не больно. Это было странно и могло бы насторожить его, если бы он позволил себе понять причину. Но он не позволил, его все устраивало.
* * *
На карте появились белые пятна. Не в буквальном смысле, просто… пустые. И это отзывалось в душе какой-то неприятной, тревожной грустью.
— Не нравится мне это, — признала Ника.
— Что именно? — поинтересовался Макс. — Картинка как картинка!
Ей нравилось рассматривать спутниковые карты давно — в той жизни, которая теперь казалась прошлой и чужой. Это развлекало Нику, завораживало, как полет над планетой. Потом, когда начались перемены, ей стало не до того. И вот теперь жизнь снова сделалась стабильной — или хотя бы казалась такой. Поэтому Ника опять открыла карты, хотелось видеть уже привычную красоту, а там оказалась красота новая.
— Посмотри вот на это, — Ника указала пальцем на экран. — Похоже на заброшенный поселок!
— Ну, заброшенный. И что?
— Он не был таким! Я ведь знаю, где это, я там была когда-то…
— Ты ведь знаешь, почему это происходит, — помрачнел Макс.
И она действительно знала. В больших городах адепты «Белого света» и их противники разделялись по кварталам. Но в маленьких городках, где все традиционно друг друга знали, вражда
