зрением, поворачиваться в ту сторону, убеждаться, что ей ничего не угрожает.

Ей давно уже не приходилось этого делать — адепты не появлялись на одних с ней улицах несколько недель. Но тем острее была реакция на бледное пятно, мелькнувшее рядом. Сначала Ника посмотрела в ту сторону украдкой, чтобы никого не обижать, однако увидев, кто приближается к ней, повернулась навстречу уже открыто.

— Даша?..

Это и правда была ее сестра. Даша почти не изменилась с их последней встречи — потому что уже тогда она выглядела отвратительно и мало напоминала себя прежнюю. Но изменился ее взгляд, стал совсем уж блуждающим, как будто диким. Нет, Даша полностью осознавала, на кого смотрит, в ее глазах читалось узнавание. Вот только узнавала она уже не сестру, а кого-то враждебного ей.

Для этого не было причин: Ника оставила ее в покое, отпустила, как она и просила. И вот теперь Даша сама идет к ней, пошатываясь, отпугивая от себя прохожих, с какой-то непонятной банкой в руках, но без сумки и, похоже, без мобильного.

Она остановилась шагах в пяти от Ники, сжала банку так, что побелели пальцы. В банке плескалась какая-то мутная жижа. Вспомнив историю с Майей, Ника напряглась еще больше, пытаясь понять, витает ли в воздухе запах бензина.

— Что ты здесь делаешь? — спросила она.

— К тебе пришла, сестренка, — отозвалась Даша. Голос звучал нечетко, язык заплетался, но не настолько, чтобы речь стала непонятной. С такого расстояния Ника наконец смогла рассмотреть, что у сестры расширены зрачки.

— Ты что, под кайфом?

— Это замгарин.

— Это замгарин — и что-то еще! Что ты начала принимать?

Вряд ли Даша это знала. Насколько было известно Нике благодаря Комитету, адептам подсовывали смешанный с наркотиками замгарин без их ведома. Такая смесь была намного дороже обычного замгарина и вряд ли попала бы Даше в руки случайно. Да и то, что сестра здесь, если задуматься, очень странно…

— Как ты меня нашла?

Это был важный вопрос. Ника была не возле своего дома или офиса, она вышла на прогулку в обед и направилась бродить по улицам. Чтобы оказаться здесь намеренно, Даше нужно было следить за ней, а сама Даша вряд ли на это способна в своем нынешнем состоянии. Значит, ее кто-то подтолкнул… Кто-то очень опасный.

— Ты же меня находила, — напомнила Даша. — С помощью друзей. Вот и у меня есть друзья!

Она рассмеялась, и смех получился нервный, сбивающийся, почти истеричный.

— Дарья, еще раз, кто тебя сюда послал?

— Ты меня послала, когда отказалась от меня! Я была счастлива… Зачем нужно было отнимать счастье у всех нас?

Даша теперь кричала, она плакала, и это собрало толпу. Но толпа не рисковала приближаться, девушек просто окружили плотным кольцом. Комитет работал исправно, он приучил людей к мысли, что замгаринщики опасны, от них лучше держаться подальше. Сейчас это, пожалуй, было верно.

— Пойдем домой? — предложила Ника. — Поговорим, ты расскажешь, что с тобой случилось…

— Нет! Поздно уже говорить! Ты — это больше не ты, ты стала одной из них…

Казалось, что это говорит не она. В этот миг Даша выглядела маленьким ребенком, который пытается вспомнить стишок, плохо выученный накануне. Но придумал-то стишок не ребенок!

— Даша…

— Заткнись! Ты уже ничего не можешь мне сказать.

— Тебе что, запретили разговаривать со мной? Я же твоя сестра!

— Что-то ты поздно вспомнила об этом! Мне не нужна сестра, которая причинила народу столько боли. Если уничтожить символ, система не рухнет…

— Даша, это не твои слова, ты так не говоришь!

Однако обращаться к ней было бесполезно: Даша выдавала свою речь быстро и равнодушно, будто в трансе, она не понимала до конца, где находится и что делает.

— Система не рухнет, но другим будет неповадно становиться символами! Справедливость восторжествует! Виват, белый свет!

Ника не знала, чего именно ожидать, но фраза эта полоснула, как нож. Ничего хорошего после этой фразы никогда не происходило. Ника уже была насторожена и готова ко всему. Возможно, именно это ее и спасло.

Когда Даша наконец дернулась, сделала шаг вперед и выплеснула на нее содержимое банки, Ника подалась в сторону. Она успела… почти. Мутная жижа, которая должна была полететь ей в лицо, лишь чуть-чуть задела руку, а большая часть шумно плюхнулась на асфальт.

Нужно было подумать о том, что это было. Признать, что Даша сделала — и что хотела сделать. Однако Ника оказалась не готова — а потом ей стало не до того. Прогремел выстрел, и Даша странно дернулась, выронила банку. Пустой уже сосуд упал на асфальт и разлетелся на сотни, тысячи мелких осколков, затерявшихся в мутной луже. А сестры одновременно посмотрели на безвольно повисшую руку Даши, на кровавое пятно, расползавшееся теперь по светлой рубашке.

Выстрел словно разбудил Дашу, из взгляда исчезла чужая ярость, лицо стало каким-то удивленным, растерянным, как у маленького ребенка.

— Ой, — тихо сказала она, переводя взгляд на Нику. — Ник, это что? Это зачем, Ника?..

Ответить Ника не смогла — сначала не успела, а потом это стало ненужным. Все уже закончилось, жижа была на земле, банка упала, Даша, потерявшая контроль над одной рукой, стала все равно что беспомощна… а второй выстрел все равно прозвучал.

Ника увидела то, что увидеть не могла. Она понимала, что произошло это настолько быстро, что человеческий глаз не мог такое различить, а разум — запомнить. И все равно она мучительно, четко, словно в замедленной съемке наблюдала, как в правом виске ее сестры появляется крошечное, почти безобидное отверстие пулевого ранения, а левый висок взрывается кровавым фейерверком, летящим во все стороны, в прозрачный воздух — и на Нику тоже.

Даша умерла до того, как ее тело упало на асфальт. С открытыми глазами умерла, даже не успев понять, что умирает.

Что было дальше — Ника помнила смутно. Она, кажется, кричала, но не слышала собственный крик. Какие-то люди отгоняли толпу. Выла сирена, все ближе и ближе. Болела рука, на которую попала мутная жижа, но это не имело значения. К Нике обращались, она не понимала слов и не могла ответить. Она не могла даже думать, потому что тогда ей пришлось бы принять необратимость того, что случилось — сегодня, в самый обычный день, без предупреждения… И навсегда.

А потом был укол — и была тихая пустота.

* * *

— Ну а что делать? — развел руками среднестатистический человечек. — В наших рядах тоже есть идиоты. Этот печальный факт нужно просто принять и жить с ним дальше.

Макс лишь раздраженно поморщился