а значит, и над Афинами. Но в ночь перед тем, как в городе впервые заговорили о таинственном герое, Медее приснился ужасный сон. Проснувшись, она принесла в жертву овцу и принялась гадать по требухе. Подрагивающая в руках Медеи теплая печень открыла ее пристальному взгляду все, что она хотела узнать, и колдунья начала готовить почву для избавления от Тесея.

Тем временем Тесей, очищенный жрецами на Кефисе, вошел в городские ворота и прошагал мимо нового храма Аполлона, на котором как раз доделывали конек на крыше. При виде юноши рабочие принялись свистеть, улюлюкать и отпускать сальные шуточки: заплетенные волосы Тесея, не знавшие ножниц, укрывали всю спину, а сотканный матерью алый хитон казался афинянам слишком женственным. Улыбнувшись про себя, Тесей выпряг двух волов из стоявшей рядом повозки и перебросил через крышу, где копошились рабочие. А потом рассмеялся уже вслух и зашагал дальше. Вести об этой выходке разлетелись по Афинам со скоростью ветра. Эгей задрожал от страха перед незнакомцем еще сильнее, а Медею затрясло от гнева: избавиться от Тесея будет труднее, чем она рассчитывала. Колдунья стала спешно менять планы и обрабатывать Эгея, чтобы он действовал по ее указке.

Днем незнакомец явился во дворец, вечером в его честь устроили пир. После ужина выступил певец. По наущению Медеи Эгей попросил его спеть о том, как Геракл поймал Критского быка.

– И зачем только Геракл отпустил этого быка… – протяжно вздохнула Медея, когда отзвучали последние строки песни. – Он перебрался через перешеек, и с тех пор от него нет житья нашим подданным в Марафоне, где он топчет поля и убивает овец.

При мысли, что ему выпадает случай повторить подвиг своего кумира, у Тесея побежали мурашки по спине.

– Я поймаю тебе этого быка! – воскликнул он.

– Великолепно! – ответила Медея, хлопая в ладоши. – Может быть, после этого, – добавила она игриво, – мы узнаем, кто ты.

С заданием Тесей справился быстро: когда бык помчался на него, юноша схватил его за рог и повалил на землю. А потом проехал на нем до Афин, прогнал по улицам и принес в жертву у нового храма Аполлона, через крышу которого недавно перебросил двух волов. У Эгея молодой герой вызывал восхищение. Но Медея замыслила новый план, на который царю пришлось нехотя согласиться. Вечером за ужином она подмешала в кубок с вином яд и вручила Тесею.

Но именно в этот момент Тесей решил, что пришло время наконец раскрыть свою тайну. Заметив, что слуги вносят мясо, он поставил на стол полученный из рук Медеи кубок и вынул из ножен меч, добытый из-под валуна в Трезене. Отточенным движением он отхватил клинком самый лучший кусок жаркого и поднес Эгею. А потом поднял кубок, чтобы выпить за отца, который, задохнувшись от изумления, смотрел на меч.

В следующий миг царь с неведомо откуда взявшейся прытью вскочил и выбил кубок из руки Тесея – отравленное вино пролилось на мраморный пол, на глазах собравшихся прожигая в нем дыру. Медея, завопив от ярости, позвала сына и рявкнула распоряжение на колхидском языке. С неба тотчас спустилась запряженная драконами огненная колесница – на ней Медея и Мед улетели в Персию, где Мед позже стал правителем.

А Эгей и Тесей со слезами обняли друг друга. Но когда эйфория от встречи схлынула, Эгей отступил на шаг и с серьезным видом посмотрел наследнику в глаза:

– Сын мой, ты явился ко мне в горькую и суровую для Афин пору. Мы обязаны отправить семь наших юношей и семь девушек на Крит, на съедение Минотавру.

{96}

Путь на Крит

Ниже шеи Минотавр был человеком, но голова на этой шее сидела бычья. Он был зачат, когда огромный белый бык – тот самый, которого затем поймал Геракл, а после него Тесей, – совокупился с Пасифаей, женой критского царя Миноса.

Ненавидя всем сердцем рожденное женой чудовище, Минос приказал изобретателю Дедалу соорудить темницу, из которой Минотавр не сможет сбежать никогда. И Дедал выстроил Лабиринт – огромный дворец с запутанной сетью извилистых ходов. Через люк в потолке Минос время от времени кидал чудовищу животных – овец, коз, а иногда и дичь, которую приносили охотники. Все коридоры Лабиринта были усеяны обглоданными костями.

Но раз в год Минотавру устраивали более сытную трапезу: Минос вталкивал в Лабиринт четырнадцать юных афинян, и они скитались по коридорам в темноте, пока их не находил Минотавр. Эту «дань», как ее называл Минос, Афины платили с тех пор, как в городе на состязаниях атлетов был убит сын критского царя Андрогей. Обезумев от горя, Минос двинул на Афины свой могучий флот. В конце концов Эгей был вынужден согласиться на страшный уговор: в качестве выкупа за смерть Андрогея город будет ежегодно отправлять на съедение Минотавру четырнадцать юношей и девушек.

Выслушав этот горестный рассказ, Тесей вызвался войти в число предназначенных в жертву в этом году. После победы над Критским быком он уверился, что справится с кем угодно и с чем угодно, в том числе и с чудовищным сыном этого самого быка. Эгей попробовал отговориться тем, что посланцев всегда определяет жребий, но Тесей настоял: если правителю надлежит первым приносить жертвы ради своего города, то сын правителя должен быть готов первым положить свою жизнь на алтарь. На это Эгею возразить было нечего.

Поэтому наутро Эгей с Тесеем спустились в гавань, где их уже дожидался черноносый корабль под траурным черным парусом. Рядом стояли рыдающие родные четырнадцати обреченных, пришедшие проводить их в последний путь. Матери протягивали корзины с припасами, чтобы детям не пришлось голодать в плавании, из которого они уже не вернутся.

Прощался с только что обретенным сыном и царь Эгей.

– Тесей, – попросил он, – если тебе удастся спастись, замени парус на корабле, когда поплывешь обратно в Афины. Я буду каждый день подниматься на акрополь и смотреть в море. Если парус останется черным, я буду знать, что ты погиб. Но вдруг он будет белым? Тогда я буду ликовать.

С Крита в Афины по обыкновению прибыл Минос – наблюдать за отправкой дани. Стоило ему увидеть обреченных, и его сердце загорелось страстью к одной из девушек, Эрибее. Он решил плыть на Крит на афинском корабле и соблазнить ее. Как только они вышли в море, он встал за спиной Эрибеи и принялся поглаживать мозолистым пальцем ее щеку, шепча ей рокочущим басом, какие неземные удовольствия дарит любовь. Девушка позвала на помощь Тесея.

– Минос, – заявил тот, пылая от гнева, – может, ты и сын Зевса, как утверждаешь, но это не дает тебе права своевольничать с афинянками. Я сын Посейдона, и я этого не потерплю!

– В самом деле? – ответил Минос. – Посмотрим, кто из нас не обманывается насчет своего происхождения. Если я сын Зевса, пусть громовержец в подтверждение метнет молнию. А если твой отец Посейдон, пусть поможет тебе достать из пучины это кольцо.

Он снял с пальца золотой перстень и швырнул в море.

Зевс тут же расколол небо молнией, а Тесей рыбкой кинулся за борт. Подводные течения немедленно отнесли его к дворцу Посейдона, где его встретила Амфитрита. Вокруг нее танцевали несравненные нереиды – их гибкие, словно бескостные ноги будто реяли в воде, а в волосах рябили золотые ленты. Между танцовщицами сновали рыбы, осьминоги и дельфины, переливаясь перламутром в колеблющемся бликующем свете. Амфитрита накинула Тесею на плечи пурпурный плащ и возложила на голову венок из роз, который подарила ей Афродита на свадьбу с Посейдоном. После этого она отдала Тесею брошенный Миносом в волны перстень.

Богам удается то, о чем ни один смертный в здравом уме даже помыслить не отважится. Зажав в руке перстень, Тесей рванул наверх и вынырнул рядом с кораблем, хотя Минос заставлял гребцов налечь на весла. Женщины встретили его ликующими возгласами, мужчины – победным кличем, и само море словно рукоплескало ему. Минос заскрежетал зубами от злости и погнал корабль еще быстрее, не в силах дождаться, когда Тесей исчезнет во мраке Лабиринта.

Критская гавань ошеломляла своим великолепием. Дедал оснастил ее необычными устройствами, облегчавшими загрузку и разгрузку