Голова и шкура вепря по праву принадлежали Мелеагру, поскольку именно он метнул роковое копье, но он отдал трофеи Аталанте, ведь именно ее стрела подарила ему удобную возможность это копье метнуть. Кто-то из товарищей жест Мелеагра одобрил: единственная женщина в отряде и вправду продемонстрировала величайшее мастерство. Другие ужасались: это просто непристойно, заявляли они, чтобы женщина марала руки кровью охотничьего трофея.

Особенно возмутил поступок Мелеагра его дядей – Плексиппа и Токсея, упрекавших и Аталанту за то, что согласилась принять дары:

– Не зарься на чужую добычу, девочка! За красивые глаза можно получить далеко не все, и то лишь у слюнтяя, который и так перед тобой стелется. Если Мелеагр сам не потребует принадлежащее ему по праву, потребуем мы как его родня.

С этими словами они подхватили лежащие на земле у ног Аталанты голову и шкуру. Этого Мелеагр вынести уже не мог. Не успев опомниться, он пронзил мечом грудь сперва Плексиппа, затем Токсея. Оба рухнули на землю.

Молва о победе сына над вепрем быстро достигла ушей Алфеи, и та поспешила в домашнее святилище отблагодарить богов. Но, вернувшись к ткацкому станку, она увидела, как в дом вносят тела ее братьев. Алфея зарыдала от горя – однако стоило ей узнать, от чьей руки они погибли, как слезы разом высохли. Она вытерла глаза и, охваченная ледяной яростью, бросилась мстить.

Много лет назад, когда Мелеагру было лишь несколько мгновений от роду, Алфея увидела у очага в своей спальне трех женщин. Это были мойры, вершительницы судеб, отмерявшие срок жизни каждого смертного. Они бросили в огонь полено и сказали Алфее: «Твой сын будет жив, пока оно не сгорит». Едва вымолвив это, они исчезли, а Алфея соскочила с ложа, вытащила полено из огня, аккуратно затушила и спрятала под рулонами тканого полотна в сундуке. Долгие годы она истово хранила эту тайну, а с ней и жизнь сына. Но теперь, ворвавшись в спальню, она распахнула сундук, раскидала рулоны по полу, схватила полено и швырнула в очаг. Пламя с жадным треском накинулось на превосходно просохшую древесину. Мелеагра в далеком лесу тотчас бросило в жар: огонь разлился по всем жилам до самых кончиков пальцев рук и ног. Он упал на лесную подстилку, судорожно выдыхая последние пары остававшейся в нем влаги. Его съежившийся дух понесло к чертогам Аида.

Алфея же, опомнившись, поняла, что своим безрассудным поступком братьев она не вернула, но потеряла также и сына, и покончила с собой. А старших сестер Мелеагра, безутешно о нем скорбевших, Артемида превратила в цесарок – мелеагрид.

{93}

Город Афины

Когда мир был еще юн и боги делили его между собой, Посейдон с Афиной состязались за то, кто получит молодой город, раскинувшийся на плодородных землях, называемых Кекропией. Его правитель Кекропс был рожден самой Землей и, как многие дети Земли, сложен был необычно: выше пояса – человек, но вместо ног у него вился кольцами огромный змеиный хвост.

Посейдон, спеша заявить свои права на город, ударил трезубцем в скалу акрополя, и из нее забил пресный источник – дар повелителя морей местным жителям. Но Посейдон неосмотрительно совершил свое чудо, когда рядом никого не было. А расчетливая Афина пригласила Кекропса, чтобы на его глазах прорастить из земли первое оливковое дерево – свой дар народу. И когда Зевс собрал богов и велел им судить, кому должен принадлежать город, Афина призвала Кекропса в свидетели, а Посейдону позвать было некого. Боги присудили город Афине, и она назвала его в свою честь.

Кекропс правил Афинами много лет, однако наследника не оставил. Его преемником стал Кранай, еще один из детей Земли, живший поблизости. Его сверг Амфиктион, а Амфиктиона – Эрихтоний, тоже дитя Земли, зачатый от попавшего на нее семени Гефеста. Как и Кекропс, Эрихтоний был человеком только выше пояса, но вместо ног у него змеился не один гигантский хвост, а целых два.

Вскоре после рождения Эрихтония Земля попросила Афину позаботиться о нем. Богиня бережно уложила змееногого младенца в корзину, крепко закрыла крышку и вручила трем дочерям Кекропса – Аглавре, Герсе и Пандросе, наказав хранить корзину пуще зеницы ока, но не заглядывать внутрь.

Девушки держались долго, однако в конце концов, измученные любопытством, они все же открыли корзину и увидели спящего внутри необычного младенца. За ослушание разгневанная Афина помрачила дочерям Кекропса разум, и они, бросившись в помешательстве с акрополя, разбились насмерть. Эрихтония богиня вырастила сама и посадила на афинский престол, положив начало династии, восходящей к самой Земле и Гефесту.

В пятом поколении потомков Эрихтония трон перешел к Эгею. Его первая жена умерла, не успев родить ему детей. Когда же и вторая оказалась бесплодной, Эгей отправился к Дельфийскому оракулу просить о помощи Аполлона. Пифия возвестила с треножника, передавая ответ бога: «Не развязывай конец бурдюка с вином, пока не вернешься домой».

Озадаченный Эгей посмотрел на бурдюк, который нес за ним слуга. Конец – из него, собственно, и наливают вино – был туго завязан. Строго наказав не трогать его, но подозревая, что Аполлон изъяснялся иносказательно и бурдюк здесь все-таки ни при чем, Эгей отправился в обратный путь. Однако, пройдя совсем немного, он вспомнил о своем остроумном друге Питфее, царе Трезена, – может быть, тому удастся разгадать, что подразумевал Аполлон? Эгей сделал крюк и заглянул к Питфею. Тот, услышав ответ оракула, посмеялся про себя: он-то знал, что «конец» в просторечии означает «пенис», то есть Эгею было сказано не спать ни с кем до возвращения домой, поскольку ему будет дарован ребенок от той, что первой разделит с ним ложе.

Питфей смекнул: вот шанс породнить его крохотное царство с могущественными Афинами. Изрядно напоив Эгея (поверившего, что крепко завязанным предполагалось держать лишь его собственный бурдюк, а не чужие), Питфей отвел его в спальню своей дочери Эфры. Эгей возлег с ней.

Свой шанс не упустил и Посейдон. Когда Эгей покинул ложе Эфры, ей приснился сон, велящий отправиться на берег моря и войти в волны. Повиновавшись, она почувствовала, что они ласкают ее с непривычной нежностью и теплотой, а еще норовят закрутиться упругим водоворотом между ног. Она вернулась в спальню, храня с тех пор в сердце только ей известную тайну.

На следующее утро Питфей открыл Эгею подлинный смысл ответа оракула и признался, что подстроил союз гостя со своей дочерью. Прежде чем отправляться домой, Эгей прогулялся с Эфрой к ближайшему склону. Там, отодвинув огромную каменную глыбу, он вырыл в земле яму и уложил в нее свой меч и сандалии, завернутые в шкуру тюленя, чтобы уберечь их от сырости. Яму он снова завалил камнем.

– Если зачатый тобой ребенок окажется мальчиком и когда-нибудь сумеет отодвинуть этот валун, скажи ему, кто его отец, и отправь в Афины. Меч и сандалии пусть принесет как подтверждение, но по дороге не рассказывает никому, кто он, иначе мои враги попытаются его убить.

У Эфры действительно родился мальчик, и она дала ему имя Тесей. Питфей обеспечил его всем, что положено иметь царевичу. Его учили риторике, этике, философии и истории, воспитывали в нем силу, ловкость и выносливость. Он слушал песни странствующих поэтов о великих героях, и его главным кумиром стал Геракл. И наконец, ему внушали гордость за свою семью и предков, по крайней мере по материнской линии.

В один прекрасный день, заметив, что у Тесея уже пробивается борода, Эфра позвала его прогуляться к склону холма, где много лет назад она прохаживалась с Эгеем. Она показала сыну валун – теперь уже одевшийся мхом и глубоко вросший в землю.

– Сумеешь поднять? – спросила Эфра.

Тесей присел на корточки и понемногу подсунул пальцы под край валуна. Потом, медленно поднимаясь сам, приподнял валун и, перевернув, пустил его кубарем со склона. В обнажившейся