Ясон, метнувшись к дубу, схватил руно. Золотистое сияние озарило его лицо теплым румяным светом, а стоило ему шевельнуться, вокруг разбежались солнечные отблески. Ясон накинул шкуру на одно плечо, потом на другое и зарылся пальцами в жаркие завитки. Он то распускал руно по спине плащом, красуясь в его великолепии, то скатывал в тугой рулон и прижимал к груди, словно боясь, как бы его не отняли. Наконец Медея поторопила его, умоляя вернуться на «Арго», и они поспешили обратно на берег.

Вскоре Ясон уже стоял окруженный товарищами, воздевая руно над головой:

– Мы плывем домой, друзья! Мы добыли то, за чем явились! Но Ээт наверняка пустится за нами в погоню, так что наляжем на весла!

Аргонавты гребли что есть сил и вскоре вышли в открытое Черное море, где Гера прислала им попутный ветер. Однако Ээт тоже даром времени не терял, неумолимо их настигая. Когда «Арго» подошел к западному побережью, где врывается в море полноводный Истр, грекам показалось, что все потеряно, – здесь их легко могли перехватить.

И тогда кто-то из богов подкинул Медее чудовищную мысль. Спустившись, она вынула своего младшего брата из гамака, где он дремал, и вынесла его, сонно моргающего, на палубу. Она поставила малыша перед собой и на глазах ахнувших от ужаса аргонавтов начала колоть его ножом, не обращая внимания на его вопли.

– Да будет этот ребенок жертвой за нас всех! – крикнула она.

Кто-то из аргонавтов рванулся помешать ей, но Ясон велел не соваться, и греки, сокрушаясь, вернулись на место. Как бы то ни было, убийство совершилось так быстро, что они бы все равно не успели ничего сделать. Гораздо медленнее и потому мучительнее для зрителей разворачивался кошмар, последовавший за убийством. Медея разрубила Апсирта на куски, отрезав сперва голову, которую она кинула за борт навстречу нагоняющему «Арго» кораблю отца, затем руки и ноги, и наконец в волны полетело туловище. Если Ээт хочет похоронить сына как подобает, прокричала Медея, пусть ловит его поскорее, пока рыбы не объели нежное мясо.

Каким бы черствым и безжалостным он ни был с другими, в сыне Ээт души не чаял. Он остановил корабль и принялся вылавливать части разрубленного тела Апсирта из моря, а потом предал их земле на ближайшем берегу и назвал это место Томы – «отсечение».

{89}

Цирцея и феаки

Ошеломленные и притихшие сидели аргонавты, не в силах осмыслить произошедшее только что у них на глазах. Наконец Орфей начал перебирать струны лиры – поначалу спотыкаясь, но потом все чище и плавнее наигрывая успокаивающую мелодию. Медея с Ясоном спустились под палубу, гребцы вновь взялись за весла.

Путь домой, как и предсказывал Финей, оказался непростым. Зевс, гневаясь на поступок Медеи и на то, что Ясон ее не остановил, проклял «Арго» и обрек его скитаться по свету. Аргонавты поплыли по Истру на запад, потом на юг через Адриатику, а потом снова на север вдоль побережья Италии, уже недоумевая, почему ветры упорно гонят их прочь от Иолка.

Наконец к отряду обратилась Гера: заставив заговорить носовую фигуру, она объяснила ее устами Ясону и Медее, в чем корень их бед, и велела искать очищения от скверны после убийства Апсирта у сестры Ээта Цирцеи, жившей на острове Ээя у западных берегов Италии. Туда боги позволили «Арго» дойти без помех, пропустив его через всю Италию по реке Эридан.

О Цирцее Медея слышала с детских лет. Та жила одна, вдали и от богов, и от людей; порой на ее остров десятилетиями никто не заглядывал. Как и Медея, она старательно изучала растения и их свойства. Дополняя добытыми знаниями обряды, которые она так же усердно осваивала, Цирцея совершала чудеса, на которые не всякого человеческого воображения хватит. По слухам, остров волшебницы населяли плоды ее занятных экспериментов – диковинные гибридные создания. Боги посмеивались над многовековыми трудами Цирцеи – зачем, дескать, дочери Гелиоса заниматься подобными глупостями, – но даже боги время от времени обращались к ней за помощью.

Накануне того дня, когда в гавань Ээи вошел «Арго», Цирцее приснился жуткий сон: стены ее дома сочились кровью, а все зелья и эликсиры, которые она с таким трудом изготавливала, поглотил огонь. Она вздрогнула, проснувшись, – вся ее кожа зудела и горела, словно по ней ползали какие-то твари. Едва забрезжил рассвет, Цирцея поспешила на берег и погрузилась в волны. Позволив прибою унести ее старую одежду, волшебница облачилась в новое, когда вышла на песок. Долго стояла она, глядя на море, гадая, что же значил ее сон и удалось ли ей своим омовением предотвратить то, что он предвещал.

Там-то и нашли ее Ясон с Медеей. Цирцея пригласила их к себе, но, войдя в дом, они отказались садиться в предложенные хозяйкой роскошные кресла и молча пали на колени у очага, склонив головы.

Цирцея поняла, что они ищут очищения от скверны после убийства. Повинуясь закону Зевса, велящему не оставлять такие мольбы без внимания, она провела обряд, принеся в жертву новорожденного поросенка, чтобы его кровь смыла ту символическую, что осталась на руках преступников. Эриний она умиротворила лепешками и возлиянием от лица просящих. После этого Цирцея снова жестом пригласила Ясона и Медею сесть в отвергнутые ими кресла.

Только теперь Медея, все это время не поднимавшая глаз, встретила взгляд хозяйки, и та увидела в ее радужке золотистый отлив, отмечающий всех потомков Гелиоса. Изумленно ахнув, Цирцея заговорила с Медеей на том языке, напевные звуки которого она так давно не слышала и не произносила. Медея ответила. Она рассказала тете обо всем, что случилось, – кроме убийства Апсирта. Но о нем Цирцея догадалась сама.

– Мой брат – жестокий человек, и он вас так просто не отпустит, – проговорила волшебница. – Мне жаль тебя, Медея. И тем не менее я прошу тебя покинуть мой дом. Хоть я и очистила тебя от крови твоего брата, я не могу ни пособничать тебе, ни простить твой поступок.

К кораблю Медею вел Ясон – она ничего не видела от слез, всю дорогу рыдая от горя, раскаяния и страха.

Гера же, заметив, что аргонавты отплывают из Ээи, постаралась сделать так, чтобы они без помех добрались до острова феаков, следующей гостеприимной земли на их пути домой. Она отправила Зефира, западный ветер, раздувать парус «Арго». Чтобы аргонавты без потерь миновали остров сирен, достаточно было положиться на Орфея, но, чтобы провести корабль между Бродячими скалами – единственным путем, позволявшим избежать коварного пролива между ненасытными глотками Сциллы и прожорливым водоворотом Харибды, Гере пришлось заручиться помощью Фетиды и других нереид. Оставив наконец позади все эти опасности, аргонавты проплыли мимо лугов Тринакии, где паслись стада Гелиоса, потом взяли курс на восток в Ионическое море, а потом на север, к острову Серп, на котором и располагалось прекрасное царство феаков. Название свое остров получил от того самого серпа, которым Крон оскопил отца и который зарыл позже на берегу. Первые феаки возникли из капель крови, засохшей на лезвии. Однако, несмотря на такое мрачное происхождение, народ это был любезный и чуткий. Младшие боги подарили им великолепный бронзовый дворец, окруженный роскошным садом, где круглый год росли яблоки, груши, инжир, гранаты и оливы.

Едва царь Алкиной и царица Арета успели пригласить аргонавтов во дворец, как в гавань ворвался колхидский флот. Ээт потребовал, чтобы Алкиной выдал ему Медею и руно, угрожая войной, если царь откажется. Алкиной разрывался: отдать гостью на расправу противоречило всем принципам, по которым жил его радушный народ, но и война с Ээтом не шутка. Медея тем временем умоляла царицу Арету вступиться за нее, уверяя, что все ее проступки продиктованы лишь недомыслием и девической неискушенностью. Царица прониклась и стала уговаривать Алкиноя защитить несчастную. После долгих раздумий Алкиной заявил: если Медея еще девица – и потому ею распоряжается отец, – придется ее выдать. Но, если Медея уже мужняя жена и принадлежит теперь Ясону, Алкиной ее