Шрифт:
Закладка:
— «Айболит» — «Констеблю»? Встреча состоялась.
Блиндаж наш.
— Отлично! Копайте! Отдавать его больше нельзя.
— Хорошо. Присылай эвакуацию. «Двухсотых» поближе подтащим.
Я доложил командиру, что ров и лесополоса наши. Прямо напротив этого рва, через поле, находилась та самая траншея с центральным блиндажом, которую нам предстояло занять. Ее восточный конец — точка под названием «Угол», которая находилась у заправки — тоже был наш.
Зона ответственности третьего взвода «Седьмого штурмового отряда» подковой простирались от крайнего рубежа в посадке, доходила по рву до завода «Рехау» и шла вдоль Артемовского шоссе — через стелу — к угловому блиндажу перед заправкой «Параллель». За первые две недели вчерашние новобранцы и заключенные, не имея боевого опыта, закрепились на подступах к Бахмуту и не собирались уходить отсюда.
Ближе к вечеру становилось холодно. Ночью температура падала до минус 20 градусов по Цельсию. Моя позиция была в маленьком блиндаже с левой стороны от шоссе — около кольца, на котором в мирное время разворачивался общественный транспорт. Справа от дороги находились остановка и стела «Бахмут».
Стоя на фишке этой ночью, я мысленно представлял, как с рассветом на это кольцо начинали приходить первые пассажиры, чтобы ехать на работу в Бахмут. Мужчины и женщины в вязанных шапочках, закутанные в шарфы и платки. Они стояли и ждали, когда вдалеке появиться свет фар, и автобус, постепенно приближаясь, выхватит их серые фигуры из тьмы. Развернувшись, водитель выгрузит пассажиров, и, не глуша двигатель, обязательно сделает перекур. Он будет курить и молчать, как все местные жители. Затем со скрипом откроет двери старенького автобуса «ЛАЗ» и запустит полусонных и продрогших пассажиров внутрь. Возьмет с них плату в размере «двух гривен», и они безмолвно, как приведения, рассядутся на холодные кресла из кожзаменителя. Водитель выжмет сцепление, легким привычным движением потрогает ручку переключения передач и со скрипом воткнет первую передачу. Быстро набрав скорость, воткнет вторую и уже через метров сто — третью. Дорога от этого кольца до Бахмута со всеми остановками займет не более получаса.
«Интересно, сколько времени займет наша поездка по маршруту Кольцевая — Опытное — Бахмут?», — думал я.
Со мной вместе в группе было восемь человек. Мы держали под контролем двести метров «ЛБС» — линии боевого соприкосновения. Я оставил из пополнения семерых бойцов и выставил фишки на каждые пятьдесят метров. Мы по очереди дежурили, держа сектора, и отдыхали каждые три часа. Для того, чтобы спать нормально, приходилось заматывать одним спальником ноги, не раздеваясь и не снимая бронежилет, залезать в другой спальник и укрываться сверху третьим. При таком раскладе было относительно тепло. Спать приходилось в разгрузке в обнимку с автоматом. В случае необходимости нужно была всего две секунды, чтобы встать в строй. Спать в каске было неудобно, и это была единственная вещь, которую я снимал на ночь.
Логически я понимал, что от людей, которые не мылись две недели и постоянно бегали туда-сюда по полям, должно вонять, как от бродячих собак или бомжей. Но я настолько привык к этим запахам, что они не чувствовались и не вызывали отвращение. У меня немного отрасли волосы и двухнедельная борода. Бриться в окопах у меня не было желания и возможности. Брился у нас только один человек — джентльмен «Бас». Каждое утро он кипятил кружку воды на печке-буржуйке и брился у зеркальца, приделанного к стене. У меня здесь не было ни печки, ни зеркальца, ни воды. Конечно, я бы мог это делать, когда ходил на перевязки, но мне было не до этого.
Есть я стал день на четвертый. До этого от огромного стресса я практически не чувствовал голод. Моим рационом были: шоколад, кофе, печенье и галеты. Огонь разводить было опасно и в основном мы питались тем, что можно было съесть не разогревая. Сухое горючее, которое было в пайках, мы использовали для кипячения воды. В пайке было четыре таблетки, и одной хватало на одну кружки. Горячее питье — это большая ценность в окопах на передовой. Паштет или кашу можно жевать и так, а вот чаем, так не закинешься. Хотя я видел и такое. Зеки поили меня «конем» — ядерной смесью очень крепкого чифира, растворимого кофе и сгущенного молока. Единственным исключением была банка украинской тушенки, которую мне подогнали пацаны. Пробуя ее, я смог осилить только две ложки, а остальное отдал Ромке. Благодаря своему прекрасному аппетиту он уничтожил ее за три минуты. За две недели с девяносто пяти килограмм я похудел до восьмидесяти. На животе отвисла кожа, похожая на сдувшийся живот родившей девушки.
— Дед, как ты воевал четыре года? — разговаривал я с дедом, инстинктивно посматривая в звездное небо. — Холодно, а ты и в снег, и в дождь в одной шинели. И не десять дней, а четыре года!
Я все пытался высчитать сколько это дней и постоянно сбивался. Только сейчас до меня стало по-настоящему доходить, через что пришлось пройти нашему народу и простому русскому солдату в той войне.
— Надеюсь, встретимся с тобой, если погибну. Расскажу тебе, что мы с Украиной воюем. Даже произносить это странно: «Мы во-ю-ем с У-кра-и-ной!» Э-то пиз-дец! — удивлялся я в очередной раз современной реальности. Периодически, чтобы не думать о грустном, я мысленно пел разные песни, которые помнил. В этот раз мне вспомнилась песня Элли из сказки «Волшебник Изумрудного города»:
Мы в город Изумрудный,
Идем дорогой трудной.
Идем дорогой трудной.
Дорогой непрямой.
Заветных три желания
Исполнит мудрый Гудвин.
И Элли возвратится
С Тотошкою домой.
Даже четверо носков не спасали ноги от холода. Ботинки промерзали насквозь, и холод, передаваясь от промерзшей земли, постепенно начинал подниматься по ногам, как невидимое чудовище, забирающее тепло. Земля хотела забрать нас всех в себя и навсегда сделать частью этого ландшафта. Борясь с холодом за жизнь, я начинал интенсивно приседать и делать махи руками. На время
