что армия должна быть в народе, как рыба в воде. Это писал Мао Цзэдун, и, проигнорировав его теории революционной войны, мы заслужили наше сокрушительное поражение. Если вы избавитесь от всех нас, что останется от армии?

Полковник Пюисанж вонзил нож в скатерть. Де Глатиньи оказался заражён ещё сильнее, чем он думал — цитировал Мао Цзэдуна, коммуниста, следовательно, читал коммунистические книги. О, если бы только все эти паршивые овцы не были нужны для ведения войны, как легко они вскрыли бы этот нарыв!

Он пришёл на помощь генералу:

— Это всего лишь частный случай, вопрос о лейтенанте Маренделе. Я чувствую, что простое дисциплинарное взыскание против него…

— Я чувствую, что любые дисциплинарные меры против него поставят под угрозу моральный дух армии и будут крайне нежелательны и непопулярны среди друзей лейтенанта Маренделя…

— Один из которых вы.

— Один из которых я.

Разговор за столом прекратился. С трудом хозяйка дома перевела его на театральную постановку, которая была у всех на слуху. Капитан де Глатиньи больше не раскрывал рта.

После ужина к нему подошёл какой-то лейтенант, сидевший в конце стола, и Клод поняла, что тот поздравляет капитана. Лейтенант побывал в Индокитае.

Но Пюисанж отвёл молодую женщину в угол гостиной.

— Дорогая моя Клод, вы должны обуздать язык капитана — не будь мы тут среди друзей, людей одного социального положения, этот случай мог бы оказаться чрезвычайно серьёзным и вредным для карьеры вашего мужа. Он должен избавиться от этих своих идей. Вы можете в этом помочь. Похоже, он симпатизирует коммунистам…

— Жак — и коммунист!

— Так далеко я не зайду. Прочные традиции, искренняя вера в бога и любовь к профессии помешали бы ему так опуститься, моя дорогая.

В машине, стареньком «мерседесе», который они привезли из Германии, Клод с ужасом в голосе спросила у мужа:

— Это правда, что вы коммунист?

— Полагаю, Пюисанж так и сказал. Я никогда не смогу понять, как человек такой благородной, прямой наружности может быть настолько ограниченным или как, несмотря на все награды, он никогда не нюхал пороху. Вы знаете, что такое коммунизм? Нет, конечно же нет. Даже коммунисты во Франции не знают. Коммунизм — это другая планета. Так вот, у меня нет никакой склонности к космическим путешествиям. Пожалуйста, позвоните завтра Жанин Марендель и пригласите с мужем на ужин.

— Звонить Жанин после всего, что она сделала!

— Это дело Ива Маренделя, не наше. Но я категорически настаиваю, чтобы завтра лейтенант вместе с женой сидели за нашим столом. Лучше бы вам заодно пригласить и этого болтуна майора Гарнье. Тогда об этом узнают все, и этот старый мерзавец Пюисанж — первым.

Теперь он называл старших по званию мерзавцами! Вот чем был коммунизм — снижением норм, отрицанием установленного порядка вещей, а не дурацкой историей о межпланетных путешествиях.

За ужином Клод чувствовала себя глубоко оскорблённой, во-первых, присутствием Жанин — жены-прелюбодейки, невероятно сладкой и прекрасной больше, чем когда-либо (как будто грех улучшает цвет лица) — а, во-вторых, тесной связью между мужем и Маренделем. Лейтенант фамильярно «тыкал» Жаку и разговаривал с ним как с равным, забыв о разнице в звании, возрасте и, прямо скажем, социальном происхождении. В конце концов, капитан де Глатиньи служил адъютантом у нескольких генералов.

И Жанин, очаровательная и улыбчивая — маленькая сучка с внешностью ангела, которая отдалась этому грязному рыжему чудовищу, Пасфёро!

Жак болтал и шутил с ней. Возможно, на самом деле он и сам добивался её, узнав теперь, как легко её заполучить.

Как изменился Жак! Вместо того, чтобы пойти побриться, он завалился в кресло и читает газету. После возвращения он допоздна не вставал с постели, часами играл с детьми или, оседлав стул, сидел на кухне, наблюдая, как Мари чистит овощи или готовит рагу. Иногда он даже помогал ей.

Дети слишком вольничали с отцом, а Мари стала склонна к непослушанию. Он больше не держал их на должном расстоянии, и результаты были плачевными.

В тот первый вечер постель с ней делил совершенный незнакомец. Он вёл себя отвратительно, и она чувствовала себя так, словно совершила прелюбодеяние. Он обращался с ней, как с любой случайно подцепленной девкой, охая на ней, пока она лежала, глядя на распятие на стене, на оскорблённого и укоряющего Христа. Затем её поблагодарили неуклюжим сентиментальным поцелуем.

В негодовании, которое вызвала у нее эта физическая связь, она набралась храбрости и высказала ему всё.

— Жак, я думаю, вы должны знать…

— Да?

Ему хотелось почувствовать, как голова жены прижимается к его плечу, крепко обнять её и сказать, как много он думал о ней и детях, когда был там, на «Марианне»-II, ожидая, что его убьют.

Но она отстранилась, избегая прикосновения его тела.

— Жак, я решила использовать деньги, которые вы мне прислали, совсем не так, как мы договаривались. Я переделала крышу замка Прессенж. Она почти провалилась внутрь.

Де Глатиньи приподнялся в постели.

— Полагаю, вы шутите…

— Нет, серьёзно. Это оказалось немного дороже, чем я думала: два с половиной миллиона…

— Вы настолько глупы?

— Простите?

— Я сказал: настолько идиотка, дура, сумасшедшая. Нам не нужна эта гнилая и бесполезная развалина.

— Я там родилась, и вся моя семья до меня, и двое наших сыновей — Ивон и Ксавье…

— Два месяца в году вам нравится изображать хозяйку поместья, заботливую и снисходительную к крестьянским детям, которые в десять раз богаче нас, быть королевой своей церковной скамьи… Вы тщеславны, как индюшка.

— Я никогда не думала, что вы можете быть таким вульгарным.

— Эти деньги предназначались для детей и чуточку для нас. Отдых на море, велосипеды для Ивона и Ксавье, немного карманных денег… новая машина.

— С детьми всё будет в порядке в Прессенже…

— В сыром, ледяном старом замке.

— По крайней мере он заставит их осознать своё положение в обществе.

— Бедная моя Клод, со всем этим давно покончено.

Клод хотелось плакать, когда она думала, как сильно любила Жака, пока он был в Дьен-Бьен-Фу, а потом в лагере для военнопленных — любила так сильно, что готова была умереть за него, а к ней вернулась эта подделка.

Но что стало с ним настоящим — воспитанным, вежливым и немного надменным Жаком де Глатиньи, который гордился своим именем и заставлял вышестоящих по званию чувствовать, что он делает им одолжение, подчиняясь? Раньше он побеждал в конном спорте и прекрасно играл в бридж.

И теперь ей приходилось довольствоваться этой вульгарной, огрубевшей фальшивкой в кресле. Нет, это было невозможно.

Жак поднял нос от газеты и посмотрел на жену. У