Шрифт:
Закладка:
Ревекка непроизвольно потянула руку к груди и даже успела поскрести, прежде чем Кася с силой ударила ее по ладони.
– Совсем ума нет. Ты ж через эти болячки все другие болезни примешь! Терпеть надо.
– Ах, Кася, мне кажется, нет уже такой заразы, которую я бы в себя не впустила. Все болезни, которые только есть в мире, здесь.
– Слушай сюда, – Кася приблизилась, – в следующий раз как по нужде пойдешь, помочи рубашку и натрись ею.
– Мочой?
– Не кривись, верное средство.
– Не кривлюсь. Если поможет, то и навозом готова намазаться, лишь бы проклятая чесотка прошла.
– Дегтем березовым еще можно. Мать в детстве им всякую напасть нам лечила, чеснок на масле тоже хорош, чистотела отвар, крушины кора, багульник можно…
– Да где ж достать такие сокровища?
– Нигде, так просто вспомнилось… Тебе только моча.
– Что ж только нас эта напасть берет? Хоть бы одну полицайку или блоковую помучило.
Кася жестко усмехнулась:
– Зараза заразу не берет, а нет, так они на наш ворованный хлеб себе лекарство выменяют, будь уверена. У них мятного настоя от чесотки вдоволь. Мразям тут ничто не страшно, страдают только достойные, запомни уже.
Раздался характерный звук, и слабый голос прошептал:
– Простите…
Кася со злостью посмотрела на женщину, лежавшую рядом с Ревеккой. Лицо той было перекошено от боли, на лбу блестел пот. Скорчившись и прижав руки к впалому животу, она отчаянно сжимала колени, но то и дело по ее телу пробегала судорога, после которой по ногам стекали жидкие смрадные выделения.
– Дышать нечем, – Кася зло чертыхнулась, – аж глаза режет. Как ты тут с ней?
Но Ревекка попыталась успокоить подругу.
– Не злись на Зельду, она и сама мучается от этого, но нет у нее сил до горшка ползти.
– Кто такая? – спросила Кася, вытянув шею и силясь разглядеть винкель соседки.
– Бибельфоршер[75].
Кася нахмурилась и теперь смотрела на соседку Ревекки с еще большим презрением.
– Блаженные идиоты, терпеть их не могу.
– Тише ты, – шикнула на нее Ревекка.
Женщина, лежавшая рядом, повернула голову и уставилась на них круглыми глазами, в которых застыло виноватое выражение.
– Ничего, – прошептала она, – ничего страшного, каждый волен говорить…
Но сама она договорить не успела и стиснула губы до посинения. Тело ее в очередной раз дернулось, словно от разряда тока, и вот уже очередная порция зловонных выделений впитывалась в тюфяк. Кася в ярости сплюнула в проход.
– Уж лучше с тифозной койку делить, чем с этим сральным аппаратом, – проворчала она.
Несмотря на ситуацию, Ревекка не смогла сдержать смех. Виноватая улыбка чуть скривила и стиснутые губы Зельды.
– Разве плохо, что среди нас есть еще те, которые не ненавидят? – хмуро проговорила женщина с соседних нар, до этого молча давившая вшей.
Ревекка глянула на нее и поразилась, какие у той были длинные и густые ресницы, казавшиеся чем-то инородным на вытянутом лысом черепе. Ревекке подумалось, что где-то она уже видела именно это несоответствие. Но Кася даже не посмотрела в ту сторону, она упрямо качнула головой, не отвлекаясь от Зельды.
– Вы дурные, – прямо проговорила она той, – все, что вам нужно, чтоб убраться отсюда, – это отказаться от своего боженьки и подписать бумажку!
– Это испытание. Вера во все времена испытывалась, – пробормотала Зельда, словно оправдываясь.
– Кем?
– Богом.
– Мучениками, значит, себя считаете, ручки воздеваете, благодарите за эти испытания? Грош цена вашим испытаниям, – язвительно проговорила Кася, – по сравнению с нами, к вам как к людям относятся. Разобрали вас по офицерским домам в прислужки: жрать им готовите, за детишками ихними ходите, чулки их женкам стираете, в тепле постоянно, во рту всегда кусок хлеба с их стола. Посылочки вам разрешено из дома получать… Видела я таких! Коробку из дома получат и сидят на нарах, в одно рыло трескают яблоки и булки от маменек с папеньками. Так-то можно протянуть и Бога восславлять проще!
Уперев руки в бока, Кася вылупила глаза и злобно сверкала ими, уставившись на прозрачную Зельду.
– Делать добро всякому нужно, – с упорством проговорила Зельда уже с закрытыми глазами.
– Даже эсэсу? И его выводку?!
– Разве дите его неразумное виновато в отцовых грехах? Или жена? – Зельда открыла глаза и посмотрела на Касю.
Во взгляде ее не было ни злобы, ни обиды, но и никакой благодати. Ревекка вдруг поняла, что ничего там уже не было.
– Жена все знает, а выблядок вырастет и таким же станет, – пыталась достучаться до нее Кася, – не тебя, а уже ребенка твоего в лагерь отправит, святоша!
– Значит, так надо и сыну моему, чтобы вера его окрепла. Создатель знает, какие и когда испытания нам послать.
Кася подалась вперед, словно уже не замечала смрада от Зельды, и яростно зашипела:
– А почему же ваш Боженька посылает вам испытания такие – чистку немецких сапог, например, – а евреям и советским – другие – смерть в газовых камерах? Не все перед Богом равны, значит?
– Когда время придет, Создатель вмешается и не попустит…
– Когда придет-то? Когда целого народа уже не останется? Это я и без тебя вижу. Нет Бога, поняла? А если и есть, то он сущий дьявол!
– Если Бог попускает, значит, есть на то причина, недоступная нашему разумению пока, – продолжала устало отбиваться Зельда. – Божественный разум создал все сущее, он – причина всего. А наш разум – только следствие. И как нашим разумом понять замысел всего сущего…
– Дура ты, и Бог твой такой же! Еще скажи, что они не звери, а орудие предначертанного!
– Человек – вместительный сосуд, в нем всему найдется местечко. Сегодня – ненависти, а завтра – любви и щедрости, потому и назовешь его сегодня зверем, а завтра спасителем. Принять это надо, вы народ избранный…
– Слышала! Досыта нажрались избранностью. Жаль только, не спросили нас, нужна нам избранность такой ценой?! Когда младенчик только родился, а его уже мешком накрывают и подыхать оставляют?! Ни единого греха на нем еще нет! Даже помыслить об том не умел еще!
– Не мне тебе отвечать.
– А! – победоносно выкрикнула Кася. – А кому? Боженьке? Так он сюда не заглядывает, воняет тут сильно!
Зельда ничего не ответила. Отчаянный позыв снова скрутил ее.
– «Принять это надо», – передразнила Кася, – ага. Разбежалась, бегу, и вши слетают! Кому каяться надо за все вот это – мне, что ли? Не мне! А Ему! Око за око. Только одна толковая мысль во всей книжке.
– А разве Он это попустил? – раздалось откуда-то из темноты соседних нар. – Это не его попустительство. А человека – вольной твари.
Кася и Ревекка одновременно посмотрели на женщину, приподнявшуюся на соседних нарах. Это была та самая, с длинными красивыми ресницами, так поразившими Ревекку.
– «Око за око, зуб за зуб» – было сказано, верно говоришь, – продолжила женщина. – А Он сказал на это: «Не противься злу». За что ругаешь Зельду? Она по заповеди: не судит, не осуждает, но прощает всякое зло…
– И чего же ради она его прощает? – Кася уперла руки в бока, презрительно уставившись и на эту женщину.
– Своего же прощения ради. Или думаешь: она безгрешна?
Кася закатила глаза и вскинула руки.
– Ой, не могу, откуда вас тут набралось таких?! Прощать ради своего прощения! Прощать можно человека, а эти разве человеки? Человек такого не сотворит!
– Но творит, и, видишь, они люди.
– Да лучше в аду мне в мучениях гореть, чем я прощу их за то, что они сделали с моей жизнью.
Та кивнула, будто и не ждала иного.
– Ну, раз тебе мало ада ныне, то, конечно, можно и после добавить… Но всякое судейство на земле противно истинному завету. Милосердны должны мы быть даже к угнетателям своим. Особенно к ним.
– Особенно к ним?!
– Кто знает, не взяли бы они эту страшную миссию на себя – кому бы она досталась, не тебе ли?
– Да какая миссия?! Убивать других?
– А дай тебе такую власть, что сделаешь? На что будешь способна? До конца знаешь себя? Страшную чашу
